21 июня – наше 19-летие! Я провела его дома, рассказав немного Женьке об Умани, о том, как папа разыскивал меня там почти целых два дня. Женька улыбался. И уши его краснели: от сопереживания?.. от неловкости за мою откровенность?..
"Витюшенька, милый! Что же сказать тебе? Такое хорошее-хорошее, чтоб тебе стало легко и радостно, чтоб улыбнулся ты? Мешает цензор. Если б можно было хотя бы в такие вот дни послать письмо с пометкой: "Только лично в руки! Не вскрывать! Личное!"... Михаська, уезжая в Крым, на прощанье сказала: если дядя Миша приедет на машине, я все равно из "Сосняка" пойду пешком! – как мы с тобой когда-то".
А через десять дней пишу о передаче, которую смотрела по телевизору:
«Во "Времени" показывали интервью с Виктором Шкловским, совсем стареньким уже – 92 года! Богатая встречами и событиями жизнь. На вопрос: что самое хорошее в жизни человека? – он ответил старческим, размышляющим голосом, откуда-то изнутри пришедшими словами: "Что самое хорошее в жизни человека? – пауза – Это неприятности".
Ну что ж, в таком случае, никаких сомнений, у нас жизнь даже больше, чем просто хорошая!»
Но болезнь Вити все время присутствует. Он пишет, что чувствует себя сносно, но опухоли увеличиваются. По совету местного онколога послала Вите гамма-глобулин. Тот же онколог советует, что даже если рост опухолей приостановили, надо повторить курс через месяц, или через три.
Я снова достаю гамма-глобулин и посылаю его на медчасть. То, что медикаменты принимают, усиливает тревогу.
Свидание, положенное 5 июля, не состоялось.
4-го в 6 вечера я выехала из Москвы в Казань, а срочную телеграмму о лишении Некипелова свидания послали из учреждения 4-го в 18 ч. 05 мин.
Случайность? Может быть.
Причину объяснили. Да, Некипелов лишен свидания в воспитательных целях: он не выполняет нормы, и нет роста производительности труда, и режим он нарушает. Начальник учреждения Ахмадеев просил мне помочь им в воспитании мужа: чтобы он "старался", "слушался".
Я не прошу прощения у тебя, Господь, за то, что не могу и не хочу простить этим нелюдям их "грех". Это не "грех". Это преступление. Ты дал мне свободу, и я ее выбираю – я ненавижу палачей-садистов. Пусть это будет моим нераскаянным грехом перед Тобою.
"...Ниночка, любимая моя!
Дорогие Михасенька, Женечка! Сереженька, Диночка, Юленька! И все-все родные и близкие, верные и добрые мои!
Начинаю свои письмо 5 июля – в день нашего, увы!.. несостоявшегося свидания, Нинуш! Солнышко мое! Как же мне теперь тебя успокоить, утешить, ведь я же знаю, как ты ждала и готовилась к этому дню... Хочу надеяться, что успела получить телеграмму, которую тебе отправили 3.07. (Не отправили! Отправили 4-го в 18.05 вечера! – Н.К.) ...Да причина та же, что в прошлом году, т.е. работа, не выполняю нормы, и я тут, конечно, был не в силах что-то изменить, поскольку, как говорят, выше крыши, да еще в моем возрасте, с болячками моими, не прыгнешь!
Ну вот все, Нинуш, и не буду я ничего комментировать, я лучше обниму тебя крепенько, этим, по возможности, успокою и скажу, как всегда бывало у нас в трудные минуты: "ничего, ничего, родной, переживем..."
...Смотрел онколог. В итоге он считает (как он сказал: "как мне подсказывает мой опыт и интуиция"), что это – не злокачественные опухоли. Какой-то "хронический сиалоаденит" – возможно, от условий, от питания. Но – не злокачественное. Хотя наперед ничего предсказать нельзя, "сегодня нет – завтра может быть"... сказал: "Если вы хотите глубоко обследоваться, то это надо делать не в этих условиях... в ваших условиях это невозможно сделать".
Слова врача, может быть, и искренние, повторяли слова Г.П.Кузнецова. Тот только говорил откровеннее: "Ваш муж серьезно болен... и если вы хотите, чтоб он вышел на свободу... он должен выступить..." А может быть, и наверняка, думаю, у него была все-таки беседа с майором КГБ Кузнецовым, и тот посоветовал "осторожненько" сказать о необходимости выйти на свободу... что онколог Рахимов и выполнил.
Кстати, этот доктор не из системы МВД, и вызван был в Чистополь специально осмотреть Некипелова. Нет, не тюремное начальство пеклось об этом, нет. Кто? – не трудно догадаться.
В июльском письме я пишу: "...Конечно, после каждого даже и такого "свидания", ощущение близости, соединения нашего, неразрывности усиливается, и вера побеждает отчаяние... хочу одного – чтобы ты вышел из этих стен с грохочущими затворами..."
Странно, что еще что-то читается. Читаю, чтобы разговором отвлечь Витю от лимфом, от медицинских справочников, которые ему "любезно" предоставляют с благословения КГБ". Я не хочу думать о "серьезной болезни". Я не верю в болезнь! Я знаю, что я вылечу ее, как только Витя выйдет. Вылечу, как бывало раньше, когда-то, давно.
Пишу об интересной книге Джона Пауэлла "Как устоять в любви". Название мне не нравится, кажется неудачным переводом. Уж лучше бы: Как сохранить любовь, или Секрет жизни – это точнее определяет содержание книги. Пауэлл определенно оптимист и жизнелюб. Он убежден, что в сердце, в душе каждого человека должны быть не похороны, а праздник жизни и любви.
Я не оптимист, но я согласна с ним. И я согласна с тем, что осознание наших собственных чувств может многое открыть нам о самих себе. Поэтому, когда говорят: "Никто не знает себя", – это неправда! Каждый знает себя. Но он прячет это свое знание от самого себя. Так легче и оправдаться, и простить себя.
Но самое прекрасное в этой книге – это мысль, что искренность, открытость – величайший дар, который мы можем принести другому, это дар дарить себя честным выражением своих чувств и эмоций. Может быть, поэтому такая близость между мной и Витей? Мы не хитрим и не лжем друг другу. Мы открываем все сомнения и признаемся в слабости.
"Витюшенька, родной!
Я, наверное, все делаю не так. Хотя как надо – не знаю. Может быть, надо просить, уговаривать... Кто-то говорил, вот сейчас вспомнила, – помогла истерика.
Мирушкин, милый, хороший мой. Я ничего этого не умею. И всякий раз боюсь больше всего своего дрожащего голоса. И в эти минуты всегда приходят твои слова: "Улыбаться, всегда улыбаться..."
Может быть, кто-то скажет, что это была наша молодость. Может быть. Но наше прошлое живет во мне настоящим. И ты для меня – мой Вить, такой, каким ты был, когда нас разлучили в 1979 году...
...Прости, если чего-то я не умею сделать..."
Почти постоянно пишу об Асе, в которой столько сил, что непонятно – откуда они?
Ася, которую в прошлом году я внутри себя проводила, и помню, на лестнице, выйдя от нее, уткнулась в собственные колени – не могла остановить слезы, вдруг приехала!
...Ну и человечище! Заново рожденная. Ведь никто не верил, что она поднимется... Это чудо какое-то... пошли в лес, Ася – босиком, как обычно. Как когда-то в Алабушево, как в наших потом колючих камешковских лесах. Ходит, правда, с тросточкой, но она придает Аксюше элегантность – все оборачиваются. А я смеюсь, говорю – ты вводишь новый стиль!..
Да, Витя был прав – Ася – "это женщина с Олимпа".
Пишу выдержки из писем Надежды Витальевны, в которых звон жизни! "Целую, обнимаю всех: в аптеке, школах, институтах, клетках. Ваша бабушка же. А кот у вас есть? Имя? Мой пропал, умер. А я живу!"
Пишу о Евгении. 15 августа ему исполнилось 17 лет. Дома я одна. Ребята в Крыму. Нет, не одна.
"...В этот Женькин день никого дома, кроме нас с тобой, Ви! Все звуки я выключила, чтобы слышать твой голос, твои слова... Ты говори, ты говори, улыбайся...
.
..Не верится, что Женьке 17 лет. А помнишь, как мы с ним, маленьким, гуляли в Софиевке? С мамой, Сережей, как бегал он бочком-бочком по "Грибку"? И как серьезно, с достоинством отвечал на вопрос: "Как тебя зовут?" – "Мака Женя". Не Женя просто, а именно Мака Женя!
Теперь этот мальчик – юноша. И ужасно умный – прямо-таки энциклопедия..."
А в сентябре о нем же: "...Дома без Женьки пусто. Все-таки он здорово заполняет пространство, когда рядом. Везде, если не он сам, то его отвертки, книги, брюки, рубашки, носки, проволока, булавки, тиски, марки, конфетные бумажки, циркули, перфокарты..." Мне кажется, одно это перечисление все скажет Вите о Жене. И что это поможет увидеть его...
И опять от Надежды Витальевны, такое ясное, доброе письмо. И, конечно, его, кусочками, Вите, как глоточек "живой воды".
"...Мы должны и выжить, и пережить, и дожить – и так оно и будет. Обязательно будет, мы слишком верим в это и хотим этого. Мало ли что, иногда не хватает сил, иногда здоровья, все равно сила воли человеческой должна превозмочь все. Так оно и будет. Передайте самые нежные слова В.А. – я думаю, ему все-таки удастся с лечением. Писать все и долго и невозможно просто. Повидаемся же когда-нибудь!.. Неприятностей у меня всегда достаточно, но все-таки я очень люблю жизнь и интересуюсь всем, и хочу жить. Стала я уже долгожителем, подумать только, сколько мне стало лет! Но все рано доживу до встречи с В.А. Крепко вас обнимаю, всех подряд целую. Пишите, маленькая. Вы все равно у меня героиня, как хотите". Витя непременно улыбнется, прочитав слова Н.В.
А что касается "героизма", то у меня его точно не было. Но так уж хотелось Н.В. поддержать свою "маленькую". Любила она нас обоих. И эту любовь через меня передавала Вите.
Чем же еще я могла помочь? Ну, письмами в медуправления, на которые никто по-человечески не ответил. А может, их никто и не читал? Да нет – читали, конечно!
В медуправление МВД СССР
г.Казань
Заявление
В Учреждении УЭ 148/СТ-4 г.Чистополя содержится мой муж Некипелов Виктор Александрович, 1928 г.р. (Год рождения теперь пишу всегда, поскольку однажды ответили, что мне не могут ничего сообщить по причине отсутствия в "жалобе" года рождения. Почему-то все заявления всегда упорно назывались "жалобами". – Н.К.)
В связи с тем, что состояние здоровья мужа не улучшилось с прошлого года, когда он был направлен на обследование в больницу им. Гааза в Ленинграде, прошу провести квалифицированное медицинское обследование. В Ленинградской больнице муж находился 10 дней, причину появления и роста опухолей там не только не выяснили, но их просто не заметили. Зачем же возили его в Ленинград?
В настоящее время Вы отказали мужу в обследовании и лечении только на основании заключения после визуального осмотра мужа онкологом Рахимовым, который "интуитивно" почувствовал, что онкологического заболевания у мужа нет.
Опухоли, тем не менее, увеличиваются. И болят. Надо же как-то остановить их рост!
Я прошу самого скорого обследования и установления точного диагноза.
Прошу сообщить мне о принятых мерах.
С уважением Н.Комарова 16.9.84 г."
Это "с уважением" мне теперь читать самой дико. Но ведь писала в медуправление, писала медикам.
5 октября пишу Вите, что отправила письмо Чебрикову, не дождавшись ответов ни из Москвы, ни из Казани.
Отказ в обследовании на основании интуиции! – какая-то ватная стена, какой-то немыслимый бред. Через неделю на письмо Чебрикову получила вместо ответа уведомление, что мое письмо вручено какому-то секретарю... Секретарь, конечно, направит письмо в Медуправление – и круг замкнется.
На письмо генсеку Андропову получила ответ от прокурора Максимовой, той самой, что подтвердила в Верховном суде правильность приговора Владимирского суда. В бытность Андропова председателем КГБ я ему тоже писала, все, что думаю о деятельности КГБ. Но ведь наверняка письмо положили в мое дело! А жаль. Письма должны читаться теми, кому они пишутся. Но... конечно, понимаю, писем тысячи каждый день, и в каждом – крик.
Устала отчаянно от всего. И главное – от безнадежности "перепрыгнуть крышу" советского безумия, преодолеть "запретку".
А Вите пишу: "Вдруг захотелось в лес. Может, под влиянием стихов Анны Ахматовой, особенно после этих строф:
Пусть кто-то еще отдыхает на юге
И нежится в райском саду.
Здесь северно очень – и осень в подруги
Я выбрала в этом году.
Живу как в чужом, мне приснившемся доме,
Где, может быть, я умерла.
И, кажется, тайно глядится Суоми
В пустые свои зеркала.
Иду между черных приземистых елок,
Там вереск на ветер похож.
И светится месяца тусклый осколок
Как финский зазубренный нож.
Сюда принесла я блаженную память
Последней невстречи с тобой –
Холодное, чистое, легкое пламя
Победы моей над Судьбой.
"Блаженная память последней невстречи"... – так сказать!"...
Как часто мы одинаково слышали ту тонкую, натянутую струну, на которой держится все стихотворение!
Не помню, у кого и где я прочла, что Ахматова объяснила однажды, почему ее поколение читало и зачитывалось Пушкиным, Лермонтовым, Майковым, Тютчевым, Блоком, Белым... Потому что у него была, мол, своя современная поэзия. И, читая стихи своего века, оно так же страстно любило поэзию прошлого.
Нынешние дети не читают стихов. Может быть, действительно, оттого, что нет у них этой "современной" поэзии, голоса души и жизни. Зато с избытком – технической, зрительной информации.
Возможно, я не права. И стихи есть, и поэты есть. Просто другое время. Подрастут ребята и отыщут своих поэтов, и будут возвращаться к Ахматовой и Цветаевой, к Мандельштаму и Пастернаку. И, может быть, будут так же переживать, что дети не читают стихов... Уверена, что и их детям откроется поэзия, потому что она всегда живет в человеке, но начинает сверкать, только когда человек познает счастье жизни. И вообще жизнь.
Конечно, случаются не слышащие, не чувствующие – но это уже просто физический недостаток, как вообще – глухота, слепота и т.д.
|
