Нина Комарова. КНИГА ЛЮБВИ И ГНЕВА. 16.
***
Ви, при всей мягкости, чувствительности, сентиментальной порой романтике, был упрям в отстаивании себя как личности – даже дома, среди любящих его. Он реагировал на малейшую несправедливость, на грубоватую шутку моей мамы, которую любил по-сыновьи. Может быть, именно поэтому. Совершенно не переносил "подковырки". Впрочем, тут мы были сходны. Поэтому дома не было "смыслового" подшучивания друг над другом, хотя смеха было с избытком. Это как-то передалось и детям. Не зная с детства грубовато-простых шуток, они были очень обидчивыми, и это осталось.
Ну, а если не просто грубоватая шутка, а если действительно грубость, а если действительно оскорбление, унижение? Меня, например, это приводит во внутреннее бешенство, иногда и не внутреннее. А Витя – человек более эмоциональный. Я только могу себе представить его реакцию на арест, допросы, экспертизы во Владимире и в Москве. А в Москве в институте Сербского почти два месяца. Тут ты уж не человек, ты – психопатическая личность. На человеческое обращение – человеческий ответ. На обращение как с подопытным – резкость, категоричность, окончание разговора. Витины рассказы об институте Сербского были очень интересны. – Может, ты бы записал их? – Так родилась книга "Институт дураков". В институте своя особая жизнь. Внимательный взгляд, да еще заинтересованный, многое видит. Видит "больных" и действительно больных, видит врачей, интуиция помогает понять тех и других. А после десятимесячного заключения в тюрьме, где почти все время в одиночке, возможность свободного общения в первые дни казалась волшебной яркой сказкой.
Со смехом рассказывал Ви позже о дружбе в институте с Игорем Розовским, который был "помешан" на лошадях. Он во все умудрялся вставить слово, связанное непременно с лошадью. Это был его "пунктик". И он играл свою роль блестяще.
Ко дню рождения Игоря Виктор подарил ему стихотворение:
Поэту, гражданину и коневоду
Розовский Игорь –
Качать его!
Нет слаще ига,
Чем иго-го!
Не мед, не сало,
Всего сильный –
Любил Ронсара,
Любил коней.
Любил всей кровью,
Любил хребтом
Его ж – к злословью,
Его – в дурдом!
О злое племя!
Угар, мигрень...
Но грянет время,
Настанет день!
Падут оковы.
Поэт – велик,
Целуй подковы
Его вериг!
Над бренным миром
О, Фаэтон!
С конем и лирой
Взметнется он!
19 февраля 74 г.
И почти в это же время
ЗАЯВЛЕНИЕ
С 15.1.74 г. я нахожусь на стационарной психиатрической экспертизе в ин-те им проф.Сербского. С первого дня, о чем я уже поставил в известность врача-куратора, отношусь к настоящему обследованию негативно, и не только потому, что оно назначено вопреки моему желанию и унижает меня как человека и политического заключенного. Ин-т им.Сербского получил в последние годы печальную известность в связи с имевшими якобы место в его стенах случаями признания душевнобольными ряда политических заключенных, в результате чего эти люди были подвергнуты психиатрическим репрессиям, и я не располагаю данными о том, что эти сведения не соответствуют действительности.
В настоящее время мне стало известно, что обычный срок пребывания в ин-те им.Сербского (1 месяц) мне будет продлен. Это обстоятельство побуждает меня проявить определенную настороженность и предположить, что и по отношению ко мне изыскивается возможность применения психиатрической репрессии. Это опасение усиливается известием о предстоящем участии в моем обследовании проф. Д.Р.Лунца, чье имя серьезно скомпрометировано в глазах общественного мнения именно в связи с упомянутыми мною выше фактами – признанием душевнобольными здоровых людей.
Настоящим заявляю решительный протест против задержки меня в стенах ин-та им. Сербского, а также против участия в моем освидетельствовании проф. Лунца или других лиц, скомпрометированных международной молвой.
От всякого личного участия в дальнейшей экспертизе устраняюсь, оставляя за собой право в случае признания меня душевноольным потребовать повторной беспристрастной, не идущей на поводу у государственного обвинения, экспертизы.
В. Некипелов
Это – сохранившийся черновик заявления директору института, прокурору РСФСР, с пометкой: "передано на обходе 25.II.74".
А до того, 6.II.74, Виктор согласился "пройти тесты" у психолога. Об этом есть подробно в его "Институте дураков". Но удивительно, что эти "тесты", носящие характер игры, решали судьбы людей!
Скажем, из четырех предметов предлагается исключить один:
Ножницы, наперсток, игла, нитки;
топор, винт, пила, коловорот;
катушка, пуговица, крючок, пряжка.
Один из наших знакомых, Олег Соловьев, был признан больным и помещен в психбольницу на основании анализа его ответов на такого типа вопросы. Зная, что он рисует, его попросили нарисовать теплый ветер. И он, художественная(!) натура, старательно сделал эскиз такого ветра. Ну какой "нормальный человек" будет рисовать теплый ветер!
Мы часто общались с ним, пока он жил во Владимире. Добрый, большой, высокий, со светлыми мягкими глазами, непосредственный, открытый, сохранивший какую-то живую детскость. Может быть, это сравнение его роста и непосредственной простоты давало ощущение будто бы недалекости. Смеялись, вспоминая пару эпизодов. Первый. В квартире Петра Григорьевича Григоренко полно людей. Не помню, кажется, кого-то "провожали", т.е. прощались навсегда – очередная семья уезжала на Запад. Витя пришел туда с Олегом, когда уже даже в коридор трудно было протиснуться. Но на звонок обернулись.
– О, Витя! Витек! Витя Некипелов приехал! – Наперебой здоровались, обнимали, целовали... Действительно редкий гость.
Потом, уже в Камешках, сидя в нашей маленькой кухоньке, он рассказывал мне в присутствии Вити:
– Представляешь, Ниночка, Витя вошел, и все бросились к нему – невысокому, не красавцу (прости!), начали целовать... А меня никто и не заметил... такого высокого, яркого. И что в нем такого?..
– Ну, тебе не откажешь, Олег, в чувстве скромности!
– Нет, я совершенно серьезно...
Он, правда, совершенно серьезно не мог понять, почему его не заметили, а вот к Вите все бросились.
– Ну, каков нахал, наш добрый "Соловьини"! – воскликнула я, едва он ушел. – Красавец, высокий, румяный!..
Второй эпизод. Я провожала с Владимирского вокзала Михасину крестную – Таню Морозову. Она уезжала в Питер. Сумка. Два тяжеленных чемодана. И вдруг – Олег!
– Здравствуйте! – Обеим поцеловал ручки...
"Слава Богу, – подумала я. – Поможет поднять в вагон чемоданы".
Подошел поезд. Олег ринулся в вагон с сияющей улыбкой:
– Хорошо, не скучно будет ехать до Москвы!
– Подожди, Олег!.. – Но его уже и след простыл. Мы втащили с трудом оба чемодана. И потом по узкому проходу пронесли их к свободному месту – все-таки "Соловьини" догадался оставить место. А может, так уж получилось. Но ни одного движения в сторону Таниных вещей! Он действительно был счастлив тем, что появился приятный попутчик. Татьяна готова была съесть его живьем, но он не видел ничего, не услышал ее язвительного замечания, устраивая чемодан так, чтоб тот не мешал ему.
– Спасибо, вы очень галантны и вежливы, Олег.
Она была так поражена, что много позже так и не простила Олегу этого "страха тяжестей". Но он, наверное же, просто спешил занять для обеих место. До Москвы – 4 часа! С приятной спутницей удобней сидеть, нежели стоять.
Он действительно был добрым человеком. Когда Витю арестовали второй раз, Олег продолжал писать и мне, и Вите в лагерь. А когда узнал о нашем отъезде в 1987 г., так трогательно прислал четыре пары тапочек – "для заграницы".
***
...Разве думалось, что память будет так нужна? Зачем? Нам на двоих достаточно Витиной – относительно внешних событий, прочитанных книг, встреч, дат рождений. Он все помнил, до мельчайших подробностей, и так легко было восстановить что-то в случае надобности. А что касается наших личных отношений, то память была не нужна. Всегда будет Завтра. Будет улыбка, будет теплая Витина рука, будут стихи, будут любимые песни, будут и слезы, и радость.
Только Витя мог написать такую открыточку:
Мирушкин, родной, женушка моя,
подруженька, мама и сестренка!
Самую красивую открыточку из тех, что под
рукой у меня, – тебе!
Поздравляю, хоть и шаблон вселенский,
с этим денечком! Не увидимся в этот
день и подарка никакого тебе не сделал...
Не сердись, милая!
Я тебя очень люблю, ведь ты из всех, многих,
единственная! Саламина!
Целую, Нинуш!
Восемью восемь раз!
В. 8.III.72.
Только Ви могла прийти в голову самая неожиданная идея, совершенно неожиданная фантазия в самый неподходящий момент. Только с Витей могли произойти самые невероятные случаи. Только Вить мог быть упрямым, но только его упрямство кончалось моим смехом и поцелуем.
– Нет, нет! С тобой невозможно соскучиться, Вить!
Однажды, когда Михайлине было годика два, сидя за столом во время еды, она вдруг сказала: хочу рисовать!
– Вот доешь все, и я тебе дам бумагу и карандаши. Кто же во время еды рисует?
Михайлина положила ложку, подняла на меня глаза, которые имели свойство увеличиваться, и очень серьезно произнесла:
– Если заяц чего-нибудь хочет, мама, значит, он хочет! И я поняла, что мое сопротивление бесполезно. Ей необходимо было именно сейчас, в данный момент рисовать. Это – Витя! Как удивительно все-таки дети повторяют нас.
На улице снег. Ребята тропинку превратили в каток... Витя непременно прокатился бы сам, или протянул бы мне руку:
– Ну, Нинуш, держись! – Потом бы мы упали в снег, потом, взбодренные им, смеясь, шли, подталкивая друг друга в сугроб...
***
Но, когда же конец следствию? Скорей, скорей, – торопила я время, понимая, что приближение суда – это приближение приговора. Приговор – это лагерь. Это ужасно. Представить Витю в лагере было немыслимо. И не потому, что само помещение его в тюрьму, лагерь – дичь. Но потому, что он не мог быть зэком, по натуре, по устройству своему.
"Да, – говорил внутренний голос, – но разве миллионы людей, прошедшие ГУЛАГ, и погибшие в нем, были по натуре зэками? И разве их близкие и они сами не страдали, не переживали, не вспоминали обрывки счастливых дней?.."
"Да, все так, но я не хочу!.." – "А они хотели?.."
Бессильной была логика. Я видела, слышала, чувствовала только Виктора, моего Ви, добавившегося к этим миллионам. И молила Бога, больше всего хотела, чтобы Вить остался самим собой, таким, каким я любила его. Чтобы ничего не хрустнуло в нем, ничего не сломалось, не нарушилось. Не ради себя, ради него самого, потому что никого внутреннего слома Виктор не перенесет, не переживет – это я знала точно. "Будь, Мирушкин! Будь, Ромушкин! Я всегда с тобой! Ты слышишь ли меня, родной?"
Мне хотелось увидеть, услышать его глаза, его слова. Потому так торопила я время. После суда будет свидание! После суда будет возможность разговаривать – наконец-то разрешат переписку! О, Господи! Разрешат переписку!.. Разрешат задавать вопросы о близких, разрешат получать ответы! Признав преступления прошлоо, успокоив и обнадежив своих "граждан" обещанием, что такое не повторится, Система продолжала все ту же политику уничтожения, под тем же лозунгом: "Кто не с нами, тот против нас!" Мы были не с ними. И значит, не имели права жить. Нельзя в Системе жить своей жизнью – "не общественной".
Если ты с ними – тебе простятся все преступления.
Если не с ними – не простится и святость, если она от имени собственного, от внутреннего чувства, от Бога.
***
Из тюремного дневника-календаря:
11.VII.73 – арестован.
14/VII – помещен в ОД-1/СТ-2.
20.VII.73. Первая передача.
23.VII.73. Предъявлено обвинение по ст. 190-1.
От ареста до суда 16 допросов.
22/VII – первое заявление (устно) следователю и
24/VII – письменно через администрацию тюрьмы – ему же.
"В уголовном преследовании по ст.190-1 усматриваю преследование за мысли, за убеждения, характер ума... Такое преследование, являющееся прямым нарушением прав человека, в условиях 2-й половины ХХ века считаю ничем не оправданным вандализмом. Исходя из этого, т.е. по идейным и этическим соображениям, от всякого участия в следствии отказываюсь. В моих мыслях, равно как и в принадлежащих моему перу письмах, заметках, стихах нет и не может быть никакого состава преступления. Более подробно все вышесказанное изложено в изъятом у меня при обыске заявлении – эссе "Нас хотят судить – за что?", которое также прошу считать не "заведомо ложным измышлением", а плодом моих сегодняшних убеждений".
23.VII.73 г.
Копия: Прокурору Владимирской области с просьбой о приобщении заявления к делу.
Подпись. В.Некипелов
19.III.74. Заявление об отказе от прежней позиции неучастия в следствии, об осуждении написания стих. "Ода", "Таити" (Дм. [Дмитриевский, следователь. – Н.К.] подписал "Ковров" и "Опричник"), отдельных положений статьи "Нас хотят судить. За что?".
7.IV.74. – Ознакомлен с актом амбул. экспертизы (председатель психиатр-эксперт Г.Ижболдин, члены: Г.Ларичева, А.Селезнева).
– Ознакомлен с актом стацион. экспертизы от 18.II.74 г. (предс. докт. м/н И.Н.Боброва, проф. Д.Р.Лунц, псих. эксперт Л.И.Табакова) и с актом от 12.III.74 г.
– Ознакомлен с актом судебной экспертизы.
– Предъявлено обвинение от 7.IV по ст. 190-1, но значительно шире, чем первое.
Официальный вопрос: Почему вы опять изменили отношение к следствию?
***
11.07.73 – арест.
10.04.74 – закрытие "дела".
9 месяцев "расследования" антисоветского содержания мыслей и дел В.Некипелова. 9 месяцев расследования того, что Некипелов называл не "деятельностью", а "убеждением", и что убеждения эти основаны на примерах действительности, на собственном опыте. Следствие началось и закончилось одним и тем же. Зачем нужны были эти 9 пыточных месяцев в тюрьмах Владимира, Москвы, в ин-те Сербского? "Не ищите логики..."
Следователь вел свою работу.
Некипелов вел свою жизнь – сопротивление бессмысленности своего ареста, глупости запретов и т.д.
***
Прокурору Вл.области от подследственного
Некипелова, ИЗ-1 камера 11.
Жалоба
14.VIII.73 г. я переведен из тюрьмы N1. С тех пор вторые сутки нахожусь без постельных принадлежностей, без места для сна, в переполненной сверх меры камере.
Прошу Вас в порядке надзора за режимом обязать администрацию обеспечить меня постелью, кроватью, элементарными для сохранения здоровья условиями.
15.VIII. Подпись
***
Прокурору Влад.области
от Некипелова В.А. СИЗО No1 кам.40
Заявление
Несмотря на мое заявление на Ваше имя от 23.VIII.73 и беседу с Вашим заместителем гр.Дроздовым 23.VIII.73, мне не предоставлена возможность получить в камеру УПК и УК РСФСР.
Настоящим направляю письмо жене, которая с Вашего разрешения доставит мне просимые книги. Прошу передать письмо жене через следователя Дмитриевского или переслать по адресу г.Камешково, ул.Советская 2-г, кв.14.
Одновременно прошу Вас разрешить просьбу о ларьке, изложенную в заявлении. Нахожусь в СИЗО No1 15 дней, однако деньги из тюрьмы No2, находящейся на расстоянии менее часа ходьбы, до сего времени не поступили. В случае их поступления в сентябре, прошу дать мне возможность отовариться в ларьке и за II половину августа дополнительно.
3.1Х. Подпись
***
Нач-ку СИЗО No28/1
гр.Жукову
от подследственного
Некипелова В.А
камера 40
Заявление
21.IX.73 вашим заместителем по оперчасти мне был зачитан рапорт деж. контролера Романова о том, что я в течение смены, с 16.00 до 20.00 20.IX нарушал в камере внутренний порядок – тем якобы, что... группировал вокруг себя заключенных и показывал им какие-то листки...
Довожу до Вашего сведения, что все изложенное в указанном рапорте является грубым измышлением гр. Романова и места не имело. В действительности 20.IX произошел следующий инцидент:
В момент отбоя, когда я уже лежал в постели, контр. Романов заглянул в камеру через отверстие для раздачи пиши и громко крикнул: "Некипелов! Где там Некипелов? А ну иди сюда!" Я спустился с кровати и подошел к двери. "Ты когда дежурил?" Я справедливо сказал Романову: "Что значит ты? Почему Вы обращаетесь ко мне на ты, а не на Вы?"
Р. поправился, а я ответил, что дежурил 9.IX, на этом инцидент был исчерпан.
Если рапорт Р-ва вызван его амбицией за сделанное мною замечание по поводу его нетактичного ко мне обращения, то я нахожу его поведение просто недостойным и прошу сделать Р-ву соответствующее внушение, а также принять меры к недопущению подобных случаев в дальнейшем. Для подтверждения вышеизложенного прошу провести свидетельский опрос других заключенных кам. No40 в присутствии гр. Романова.
21.IX.73. Подпись
***
Прокурору Вл.обл.
Заявление
15.07 и 22/10 я обратился к врачу следственного изолятора No1 с просьбой дать мне возможность провести курс профилактического лечения сердечной мышцы препаратом курантил. Врачом СИЗО No1 в просьбе отказано со словами: "Здесь не санаторий, профилактическое лечение не положено!" Так же было отказано в просьбе назначить мне поливитамины...
Я, конечно, не оспариваю заключение врача СИЗО No1 о том, что "здесь не санаторий". Тем не менее ее утверждение, что в тюремных условиях профилактическое лечение не может проводиться, и отказ в таком лечении (подчеркиваю, за мой счет) считаю необоснованным и негуманным...
29.X.73. Подпись
Витя никогда не был крохобором. Но отстаивание своего права быть человеком – единственное условие остаться в тюрьме человеком. И он доказывал это право каждый день и по любому поводу. В общем, он был очень беспокойным и упрямым зэком.
***
Прокурору Влад. области
от подследственного Некипелова В.А.
Заявление
6.XI я был неожиданно переведен из СИЗО No1 в тюрьму No2 г.Владимира. При этом имевшиеся на моем лицевом счету деньги остались там. Неизвестно, по чьей причине я вновь потерял возможность отовариться в ларьке за ноябрь месяц. Аналогичный случай, как Вы должны были знать из моих заявлений от 23.VIII и 3.IX.73, имел место в августе при переводе меня из тюрьмы No2 в СИЗО No1, а оставшиеся в тюрьме No2 деньги добирались до меня 23 дня! Прошу перевести меня обратно в СИЗО No1, где наход. мои деньги (кстати, по характеру своей статьи я и должен содержаться в следственном изоляторе, а не в тюрьме) или срочно перевести сюда мои деньги. В любом случае, прошу дать мне возможность отовариться через ларек за ноябрь (за весь месяц).
О принятом решении прошу меня уведомить. Прошу Вас также ответить мне в установленном законом порядке по существу моих заявлений от 29.X и 12.XI.73 г.
Сдано 19.XI Подпись
***
Следователю Вл. обл. прокуратуры
Дмитриевскому
Прошу передать моей жене прилагаемую записку Прошу также дать ей возможность сообщить мне о здоровье детей и др. близких родственников.
26.XI.73. Записка: "Нина! Передай мне "Курантил" – на курс профилактич. Лечения. Уточни у врача схемы и дозы. Не волнуйся, это только профилактика! Передай еще шариковую ручку и коротких стерженьков, зеркальце, шарф. Сообши через следователя о здоровье своем, детей, родных.
Всего доброго. Целую всех. Витя".
***
Прокурору Влад. области
по надзору за местами заключения
гр. Образцову
от подследств. Некипелова В.А.
ОД 1/СТ-2 корп.2 кам.30
Заявление
В соответствии с Положением о предварительном заключении под стражу и ст.96 УПК РСФСР я, по характеру своей статьи 190-1, должен содержаться в общей камере следственного изолятора. Тем не менее, с 6.XI.73 я переведен из СИЗО No28/1 в тюрьму, а с 29,XI.73 содержусь в одиночной камере.
Прошу вас до окончания следствия перевести меня в следственный изолятор г. Владимира.
Прошу также при вашем очередном обходе тюрьмы No2 посетить меня в указанной выше камере.
11.XII.73. Подпись
***
Нач-ку учреждения ИЗ-28/1
м-ру Жукову
от…
14.08.73 при моем поступлении в СИЗО у меня была изъята шариковая авторучка.
6.XI.73 я был переведен из СИЗО в тюрьму N2, однако авторучка мне выдана не была, и до сего времени в т. No2 не передана.
До сих пор в СИЗО находятся и мои часы марки "Кама", поступившие туда в сентябре.
Прошу указанные вещи направить в учреждение ОД-1/СТ-2.
18.XII.73 Подпись
***
Ст.следов. Влад.обл. прокуратуры
Дмитриевскому
Евгений Николаевич!
Очень прошу Вас, если найдете возможным, передать моей жене прилагаемое письмо, дабы оно хоть как-то компенсировало краткость и скомканность нашей сегодняшней встречи... Мне хочется верить, что Вы поймете владеющие мною чувства.
3.01.74 Подпись
Продолжение следует.
| 
