...Сон не придал свежести. Гой поплелся на службу униженный и самооплеванный, хотя никто его не унижал: на восьмом этаже он оставил о себе вполне приятное впечатление; никто никому ни в чем не был обязан; каждое из действующих лиц жило по своему выбору. Однако теперь на свой собственный выбор – вернуться к себе – Гой смотрел с омерзением – большим, чем от уродства Лариного лица.
Но с чего бы такой дискомфорт? Что, он кого-нибудь обманул? «Да, обманул! Сам себя обманул: или тогда – в начале, или сегодня». А лгать Гой не любил.
...Подумаешь, ожог! Но тут Гой представил вариант с Тамарой: как он, безумно в нее влюбленный, попадает в какую-то аварию, после которой становится похожим на Квазимодо. А Тамара, вместо помощи и сострадания, равнодушно бросив: «Такой муж мне не нужен!», – хлопнув дверью, уходит с детьми к Лидии Ивановне... Да, это, пожалуй, почище, чем бардак на даче...
Мечась, как загнанный волк, по событиям вчерашнего дня, Гой опять вернулся к моменту Надиной радости – она запечатлелась в его памяти фотографично. На обратной стороне «фотографии» он прочел: «Быть счастливым? – Так это ведь так просто!». Повертев «фотографию» в руках, Гой сунул ее в нагрудный карман: теперь он ЗНАЛ свое будущее...
Подняв трубку телефона, он позвонил Ларе в обсерваторию:
– Лара? Добрый день! Гой. Слушайте, если у вас нет на ближайшую субботу никаких планов, приезжайте-ка утром с Надей ко мне. У меня есть отличный кофе.
– Договорились...
Гой рассказал, как доехать.
...Он встретил их на автобусной остановке.
– О, да у вас любопытная квартира, – заметила Лара еще в прихожей.
– Что же вас заинтересовало?
– Все! И карта Карелии, и охотничьи сапоги. Вы что – охотник?
– Нет, что вы! Люблю бродить... Ну да проходите в комнату. Сегодня стол накрываю я. А пока вот «Национальная география». Отличный журнал.
– Слышала.
– А для Нади – «Сказки братьев Гримм». Правда, старинное немецкое издание, но иллюстрации – бесподобны!
Тем временем на белоснежную скатерть Гой поставил три прибора. Минут через пять чашки наполнились благоухающим напитком, и Гой придвинул к Наде сгущенку.
– Давайте – пока горячий.
Ларина рука, держащая ложку с сахарным песком, чуть дрогнув, зависла недвижно на полпути к чашке: подойдя сзади, Гой просто и естественно двумя ладонями провел по ее волосам, а дойдя до уровня щек, замедлил движение.
Вернув ложку сахарнице, Лара накрыла ладонью левую руку Гоя и отвела ее от щеки:
– Знаете, за тридцать девять лет меня никто, кроме Нади, ни разу не гладил. Мама погибла, когда мне было полтора года. Бомба попала в дом, и ее убило сразу. В возникшем пожаре должна была сгореть и я, но случайно меня спасли. Росла с мачехой. Потом вот Надю подобрАла...
– Мамочка, ты же говорила, что меня аист принес!
– Да, доченька, – улыбнулась сквозь слезы Лара и уточнила: – Но он не долетел. И я его подобралА... вместе с тобой...
Одного Гой не ожидал: тронутый взволнованностью Лары, он почувствовал ее беду своей собственной...
В шесть вечера того же дня на пустынной железнодорожной станции сошли четверо с рюкзаками. Счастливей всех был Митька – он сам нес свой рюкзак. Родители отпустили его с легким сердцем – Наде с Ларой они доверяли вполне.
До глухого Глубокого озера путешественникам предстояло пройти семь верст по лесам и болотам, чтобы у тихого костра встретить рождение нового дня. Где-то ухнул филин. Но никому не было жутко.
***
День в день, но ровно десять лет спустя, на восьмом этаже отмечалась та ночь. Тамадой была девятилетняя Тави, названная так в знак судьбы. Все беспрекословно выполняли ее озорные приказания по оформлению вечера – ведь это был и ее праздник. Она много раз красочно рассказывала о той ночи, как будто была ее пятым участником, – столь глубоко врезались в ее подсознание живописные воспоминания четверых:
– А помните, как к нам прибежал бурундучок и я угощала его орешками?
– Тави, ты все напутала. Это Надя кормила бурундучка.
– Да? А я думала, что я. А что же тогда я делала?..
Десять лет! – вечность и один миг... Пожалуй, многие люди сочли бы жизнь Гоя с Ларей довольно скучной: ведь за десять лет они ни разу друг другу не изменили, не испортили настроения. В ту ночь они запретили себе сомневаться во взаимной верности и доброте, а если что будет не ладиться, то договорились рассматривать это как недоразумение или общую беду. И потому им частенько бывало до чертиков приятно, глядя на тишину опадающих листьев или на уходящее в пороше прошлое, просто молчать, думая каждый о своем вдвоем об одном и том же. Тогда чья-то рука, коснувшись другой, ласковым котенком вползала в рукав платья или рубашки. Все их дни были похожи один на другой: для полного счастья им было достаточно, проснувшись, увидеть друг друга, детей, а что сверх того – они воспринимали уже как праздничный подарок. И потому неудобство от отсутствия чего-либо отступало на второй план или вообще не имело никакого значения.
Каждую субботу, как это делал Илья Александрович в своей жизни, они устраивали вечера откровения. Слив воедино свои души, каждый из них рассказывал о своих приключениях как о происшедших с кем-то. Откровенность не оставляла места для недоразумений. Благодаря этим вечерам, они для себя открыли, что искренность до дна сродни любовной страсти.
...Так вот и пролетели десять лет.
Гой был немного подпружиненным и с волнением ожидал начала «события». Когда в комнату в сопровождении родителей вошел Митя, Гой под всеобщее светлое настроение вручил Ларе подарок. Развернув загадочный сверток, она прочла наименование вещи, с некоторым скепсисом взглянула на прилагаемую схему. Но когда поняла, что это сделал Гой, да еще своими руками, отшвырнула все сомнения прочь.
– А ну-ка, Митрий, снимай рубаху! – ласково скомандовала Лара.
Приняв ее слова за шутку, Дмитрий лишь улыбнулся.
– Снимай! Кому говорю?!
Дмитрий смущенно подчинился. Затем Лара с помощью лямок прикрепила ему на грудь толстую пластину, от которой тянулись два провода: один – к наконечнику, другой – к черным очкам с какой-то штучкой сбоку. Сунув в левую руку наконечник и надев на Митю очки, Лара отступила:
– Ничего, они тебе идут. А теперь быстро одевайся. Так. Нажимай на кнопку наконечника. Плавно. Ну, что-нибудь ощущаешь?
И тут Митя сообразил – его крик, наверное, долетел до соседнего дома:
– Вижу! Вас вижу!!!
Поняв, в чем дело, Надя бросилась обнимать и целовать Гоя.
Дождавшись своей очереди, Лара прильнула к мужу:
– Спасибо! Ты истинно мой...
На мгновенье легкая грусть осветлила их лица, и, давно уже понимая друг друга без слов, Гой и Лара перевели взгляд на Рому, Тавиного ровесника. Утром они забрали его из детдома. Насовсем! Восхищались выбором Тави: Рома оказался смышленым, застенчивым и благодарным. И вдруг он заплакал.
– Ты чего плачешь? – подошла к нему Лара.
– Просто так...
– Просто так?.. – с какой-то хитринкой спросила Тави. Даже самым близким она еще не могла раскрыть свою тайну: Рома был тот самый мальчик, которого, оборачиваясь на улице, наблюдательная Тави всегда видела вдалеке. Но им не будет грозить «Тили-тили-тесто...» – отныне их будет охранять Ангел...
Декабрь 1992 – январь 1993
|
