Виктор Некипелов. Избранное. 42. Цикл " Молитва цветов" (3).

ТАВРО

Пора тавра! И седенький казах
В засаленных вельветовых штанах,
В кургузом малахайчике, – с утра
Колдует у коптящего костра...
Лунообразный, кругленький, как мяч,
Неясно: то ли лекарь, то ли драч, –
Он щурит свои щелочки-зрачки
И, сделав губы трубочкой, – пора! –
Заботливо сдувает угольки
С веселого,
                урчащего тавра...

Ходят бугры
по атласным спинам,
пружинят
точеные стрелы ног.
Неотвратимо,
как нож гильотины,
бревном поперечным
стучит станок.

Варок
отливает потным глянцем
Из месива голых,
пупырчатых тел –
по одиночке,
как мойонранцев, –
под гулко хлопающий
ростомер.

Вверх и вниз,
будто чет и нечет
Что, златогривый,
кишка тонка?
Хлещет наотмашь
рыжий жеребчик
мордой слепой
о кресты станка.

Дрожит опаленным,
дымящим боком,
успев увидеть
сквозь пелену,
как снизу –
вишневым коровьим рогом
костер, изловчившись,
бьет по стегну!

Хребет пронзает
огненной спицей,
и он, обрывая копытом цепь,
повиснув над травами
рыжей лисицей,
глухой тропою
уходит в степь.

Чтоб воздух стеклянный
плечом тараня,
степь волочить
на ноге.
как ядро,
покуда безумный
слепой тарантул
штопором вкручивается в бедро…

Чтоб, грохаясь наземь
горячим крупом,
в холку втирая
цветочный сок, –
кровоточащее лезвие струпа
шоркать о корни,
как нож о брусок...

И, голову вскинув,
реветь по-коровьи,
и снова: кружить и кружить наугад,
покуда не станет
собственной кровью
пахнущий псиной
тарантулов яд!

Тогда – по рассвету –
вместе с другими,
обсохнув от мыла,
устав и смирясь, –
пойти,
и как будто в теплое вымя, –
уткнуться отвислой губой
в коновязь.

И долго слизывать
кристаллики соли
с чьей-то ладони,
сухой, как кора,
шершавя язык
о бугры мозолей,
набитых тугой
рукоятью тавра..

1969