=========================================

Об АВТОРЕ (Соня Сорокина)

Виктор Некипелов родился 29 сентября 1928 года в г. Харбине (Китай).
Мать – Некипелова (Бугаева) Евгения Петровна, медицинский работник, погибла в Гулаге (арестована в 1939 году в г. Ногинске Московской области). Отец – Некипелов Александр Павлович, врач.

Образование: среднее медицинское, фармацевтическое и филологическое.
Поэт, публицист, правозащитник-диссидент. Начал печататься с 1950 года. В 1966 году в Закарпатье выходит его первый сборник стихов «Между Марсом и Венерой» (изд. «Карпаты»). После 1969 года стихи Некипелова появлялись только в самиздате.

В 1947 году поступил в Омское военно-медицинское училище, которое с отличием окончил в 1950 году. В 1953 году Виктор Некипелов подает документы в Ленинградскую военно-медицинскую академию – отказали «за неимением мест»; в 1954 году – то же самое, а причина была простая: место рождения – Харбин. В 1955 году он поступает в Харьковский медицинский институт, где открылся военно-фармацевтический факультет, но в 1957 году факультет был закрыт в связи с сокращением армии. Ему было предложено продолжить учебу, он закончил его с отличием в 1960 году и получил направление в Закарпатское аптекоуправление, где работал заведующим Областной контрольно-аналитической лабораторией.

В 1965-1970 годы Виктор Некипелов живет в Умани, работает на Уманском витаминном заводе старшим инженером-исследователем, учится заочно в Литературном институте им. Горького в Москве. Из Московского областного аптекоуправления поступает вызов на работу, и Некипелов переезжает в Москву. Но московский период длился недолго – с небольшим год: вмешались «органы», Виктора лишили московской прописки, и семья переехала во Владимирскую область.

11 июля 1973 года Виктор Некипелов был арестован по ст. 190-1 УК РСФСР «Изготовление и распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй» и приговорен Владимирским областным судом к двум годам ИТЛ общего режима. Ему инкриминировались статья «Нас хотят судить – за что?» и несколько стихотворений. Через два года после освобождения началась слежка, обыски на квартире и на работе; обвинения в том, что он враг, израильский шпион, агент ЦРУ; встречные на улицах отводили глаза в сторону. Это было очень трудно выдержать. Вся боль – в стихах. Виктор Некипелов принимает трудное для себя решение о выезде из страны.

В 1977 году Виктор Некипелов получает официальный отказ в разрешении на выезд из страны с мотиворовкой, что «это противоречит государственным интересам». За ним последовало «Письмо об отказе от советского гражданства».

Но люди и судьбы вокруг были таковы, что невозможно было молчать, пройти мимо – даже при безнадежности и бессмысленности. Виктор Некипелов вступает в Московскую Хельсинкскую группу и горячо, сердцем принимает создание Группы по защите прав инвалидов в СССР.

7 декабря 1979 года – второй арест и по ст. 70 УК РСФСР приговорен к 7 годам ИТЛ строгого режима и 5 годам ссылки. Обвинение в «изготовлении клеветнических материалов, порочащих советский общественный и государственный строй, и распространении их с целью ослабления и свержения советской власти».

В 1982 году из Пермского лагеря строгого режима Виктор Некипелов был направлен на три года в Чистопольскую тюрьму. Последний год заключения провел в Пермском лагере. Больше половины последнего лагерного года его держали в ПКТ и ШИЗО, лишив свиданий, ларька, бандеролей, посылки – всего. После окончания лагерного срока его, обреченно больного, этапировали в ссылку в Красноярский край (в пос. Абан) – с припиской в личном деле – онкофобия, закрыв тем самым все возможности к обследованию.

На следствии Виктору Некипелову цинично говорили: «Мы вас выпустим, Виктор Александрович, за границу, но сначала мы вас уничтожим как личность. Мы вас выпустим, когда вы уже никому не будете нужны, никому». Они выполнили свое обещание. Когда в марте 1987 года Виктора Некипелова по Указу освободили из ссылки, состояние его здоровья было таким, что он уже не смог включиться в жизнь. Но, как мудро сказала его жена Нина Некипелова, «одного они все-таки не сумели – они не отняли у него «золотых наличников», им не удалось убить любви к близким и знания великого человеческого права быть свободным».

В марте 1987 года освобожденный из ссылки Виктор Некипелов заявил о своем желании выехать из СССР. В условиях начавшейся «перестройки» и «демократизации» в течение пяти месяцев он получал отказ. И только в начале сентября 1987 года КГБ дал, наконец, разрешение на выезд. 27 сентября Виктор Некипелов, тяжело и безнадежно больной, выехал с семьей на Запад.

Умер Виктор Некипелов от тяжелой формы рака 1 июля 1989 года в Кретее (пригород Парижа). Умирал он спокойно, как будто действительно уходил в свой «Майерлинг», где только любовь, только добро.

============================================================================

Изданные произведения Виктора Некипелова:

1. СТИХИ. Париж, 1991 (изд. «La Presse Libre»).
Составитель Нина Комарова-Некипелова. Обложка работы Михайлины Некипеловой.

2. СТИХИ. Бостон, 1992 (изд. «Мемориал»).
Редактор и составитель Инна Броуде. Обложка работы Владимира Витковского
-----------------------------------------------------------------------------
3. Институт дураков. Париж, 1999.

Предисловие Нины Комаровой-Некипеловой:

«Институт Дураков» – это записки автора о двухмесячном пребывании в Институте имени ак. Сербского в качестве экспертного подследственного в январе-феврале 1974 года.

Машинописная рукопись попала на Запад, была переведена там на английский язык Марком Каринником и Мартой Горбань и в 1980 году издана в Нью-Йорке.

Русский читатель не знаком с этой книгой. Не все даже близкие друзья Виктора Некипелова видели ее. Рукопись исчезла в архивах КГБ, как и прекрасная статья «Приглашение к диалогу», в которой он писал о бессмысленности борьбы с инакомыслием, о том, что политика уничтожения инакомыслия в стране приносит ей непоправимый вред, что для вывода страны из тупиковой ситуации правительству необходимо прислушаться к голосу оппозиции, нужно сесть за стол переговоров, необходим серьезный, честный разговор…

«Институт Дураков» – свидетельские показания человека, впервые соприкоснувшегося с населением огромной, таинственной страны за Стеной. Автор читал и слышал о страшной жизни в стране Гулаг, о жутких нравах и законах уголовного мира, где-то в глубине себя боялся встречи с этим миром… Но оказалось, что там, за Стеной, живут люди, разные люди, с разными судьбами, как правило, трагическими. Там – сгусток человеческой боли, человеческих несчастий.

Книга была написана через год после освобождения автора из исправительно-трудового лагеря в г. Юрьевце Владимирской области, в котором он отбывал свой первый срок с обвинением по ст.190-1. Конечно, она написана с желанием открыть палаты известного в стране психиатрического института, раскрыть псевдонаучность этого научного учреждения. Но есть в ней то, что кажется мне особенно ценным и что характеризует самого автора, – благодарность открывшимся ему людям, без помощи которых он, может быть, не выдержал бы заключения. Автор вошел в страну Гулаг, не зная, что у него огромный талант прикосновения к людям, талант дарить и принимать тепло.

Виктора Некипелова уже нет в живых. Освободив в перестроечном угаре из ссылки после четырех лет Пермских лагерей строгого режима и трех лет зловещей Чистопольской тюрьмы, ему, тяжело больному раком, еще полгода не давали разрешения на выезд из страны, одновременно закрыв возможность обследования и лечения записью в медицинской карте: «онкофобия». Он умер в 1989 году во Франции.

В этом рассказе о двух месяцах жизни в институте Сербского Виктор Некипелов верен своей сути: он всегда на стороне слабых и униженных. Кому-то может показаться, что он защищает преступников – с таким теплом он пишет о своих новых знакомых. Нет! Он защищает, прежде всего, людей, которых система, условия жизни сделали преступниками.

Институт Сербского – это маленький островок огромного Института Дураков, в котором все и везде, снизу доверху, врут. Согласное, молчаливое, послушное общее вранье – основной закон жизни в нем. Принятие или непринятие этого закона, умаление или превышение его – показатель твоего психического здоровья, основной фактор, определяющий, на чем тебе спать, что есть и что пить.

Виктор Некипелов был среди тех, кто не только не принимал этого закона, но открыто выступал против него. И в этом плане можно сказать, что неспокойная жизнь его не была напрасной. Что и его протест способствовал произошедшим в России переменам. Что то немногое, что успел и смог написать он, войдет в свидетельский архив истории России.

***
Оригинал машинописной рукописи «Института дураков» заботливо прислала мне в 1990 году из Америки Зинаида Михайловна Григоренко. К сожалению, в ней отсутствовали первые 30 страниц. Обратный перевод их с английского сделан Михайлиной Некипеловой, дочерью автора.
«Институт дураков» издан к 10-летию со дня смерти Виктора Некипелова благодаря неоценимой помощи его верных друзей Сони и Виктора Сорокиных.

-----------------------------------------------

4. Обручение с Россией. Публицистика. Париж, 1999.

Предисловие Сони Сорокиной:

Дорогой читатель!
Перед вами документы, проливающие яркий свет на определенный период истории нашей страны и весьма красноречиво свидетельствующие о той тревоге и боли, которые привели моего соотечественника Виктора Некипелова к активному сопротивлению государственному злу… нет, не насилием, а нравственным противостоянием. Это открытое противостояние выразилось, в частности, в его публицистическом творчестве.

Это была не политическая деятельность. Нет. Это было проявление его, как он сам выразился, «естественной и гражданской сути» – сознательный отказ от соучастия в «высшей безнравственности». Мотивом же его правозащитной деятельности была, несомненно, надежда, что Россия все-таки «очистится, прозреет, переживет страх и навсегда отымет у правителей вековую привычку рыться в книжках и умах».

Вот эта «привычка рыться в книжках и умах» вызывала у Виктора особое чувство омерзения: «До последнего дня будут стоять в глазах эти потные, искривленные азартом и злобой физиономии с нашего четвертого обыска…» – признается он в статье «О наших обысках», описывая, как ворвавшиеся в дом ощупывали каждый шов одежды, даже детские пальтишки и рейтузики, срывали обои, прокалывали стены, стулья и детские игрушки, отрывали плинтуса, разбирали (да-да!) магнитофон, приемник, будильник, утюг и даже электрический дверной звонок (в поисках передатчика, видать). А поведение на этом обыске старшего следователя областной прокуратуры, юриста с высшим образованием, который рвал ему карманы – силой, с мясом… удостоилось вовсе отдельного пассажа: «О, этот виртуоз заплечных дел с волосатыми мясницкими руками, гаденький лицемер и клеветник, которого в течение года потом, когда по команде «Руки назад!» будут выводить из камеры на так называемое следствие, смогу наблюдать, как блудливо бегают эти водянистые глазки и подергиваются нервным тиком щека у волосатых, обезьяньих ноздрей…» Какой выразительный портрет представителя власти, вершившего нашими судьбами!

В другом документе он опишет не менее страшную картину: «Месиво предметов домашнего обихода, кухонной утвари, одежды, рваных газет… Содранная, оскверненная постель. Книги на полу – по ним ходили…», – которую назовет кратким, исчерпывающим словом «погром».

Книжные погромы… Блестяще описывая обыски у авторов и членов редколлегии нашего детища – журнала «Поиски», Виктор дал им удивительно точное определение – «облава на Слово». Для него это было – «варварство, сравнимое разве что с нацистскими кострами из «крамольных» книг».

«Нет прав человека в стране, где костяная рука опричника шарит по книжным полкам и письменным столам… где изымают писательские архивы, где писатель и журналист скручены по рукам и ногам».

Мне трудно представить, что чувства гнева, омерзения, жгучей боли и стыда Виктора Некипелова за происходящее в стране могут оставить кого-либо равнодушным.

Виктор не умел, органически не мог оставаться равнодушным проявлениям вопиющего произвола как в целом в стране, так и по отношению к отдельной личности. Будучи членом Московской Хельсинкской группы, он принимал самое активное участие в составлении документов группы и в то же время писал от своего личного имени заявления протеста или письма в защиту простых, мало кому известных людей, на которых Система обрушивалась всей мощью своего бичующего механизма. При этом он никогда не «отписывался» одним письмом, не мог уже отстраниться, и неоднократно возвращался к судьбе своего «подопечного».

Говоря о произволе власть имущих в масштабе всей страны и по отношению к отдельному человеку, изобличая преступления режима, всей системы, он первым поставил вопрос о личной ответственности отдельных исполнителей. В документе «Кто ответит за преступления?», обнародуя длинный список «вольных или невольных истязателей» Михаила Кукобаки в психиатрической больнице и отвечая на вопрос, выведенный в заголовок документа, приходит к выводу, что «мы судим обычно всю тоталитарную, репрессивную систему в целом, не членя ее на лица», и что «наступает время ставить вопрос о личной ответственности отдельных исполнителей преступных доктрин и установлений, в том числе работников прокуратуры, КГБ, суда, репрессивной психиатрии и др.»

А какой замечательный, эмоционально сильный ответ дал он немецкой газете, напечатавшей статью «Диссиденты жалуются», акцентируя внимание на нравственную силу правозащитного движения в СССР: «Наши заявления и протесты, наши обращения к мировой общественности – никогда не были жалобами, и тот, кто воспринимает их так, просто не понимает ни всей глубины бесправия в нашей стране, ни нашей, диссидентской, сути». Он со знанием дела и громогласно утверждал: «Мы – заявляем. Предаем огласке. Ставим в известность. Предостерегаем. Возмущаемся. Протестуем. Обличаем. Мы – обвиняем! Но мы не жалуемся. Не ропщем. Не сетуем на судьбу… Поэтому нас не нужно жалеть. Нас нужно только понять. И если это удастся – прикоснуться Духом».

«Пусть не понимали нас многие, – писал он из лагеря жене, – пусть косятся и еще долго будут коситься разные встречные-поперечные, – мы жили эти годы и будем жить дальше по совести своей, а не по этой вселенской лжи. Я думаю, что мы с тобой все-таки жили не по лжи».

Хотелось бы обратить особое внимание на тот факт, что Виктор был трогательно чуток абсолютно ко всем формам проявления несправедливости: его в равной мере волновали тяжкая судьба инвалидов и безжалостные репрессии женщин, грубый произвол таможенных служб и тайная система дискриминации заключенных, «пловучий ад» тысяч беженцев из «рая» коммунистического Вьетнама и унизительные издевательства над немыми могилами немецких пленных.

Какая человеческая боль в этих строчках: «Ну хорошо, они были чужеземцы, захватчики, интервенты, враги… Но ведь уже не с оружием в руках они пришли в этот дальний поселок. Они умирали от ран и голода, от каких-то нелепых гнойничков, в неродном краю, куда один властитель швырнул, а другой унижал – уже поверженных, плененных…» Именно эта боль подвинула его, как мне кажется, впервые поставить вопрос о так называемом «последнем праве» каждого: «Мы так много говорим сейчас о правах человека. Но разве не одно из таких же прав это последнее право каждого – быть похороненным достойно человека, даже если ты крамольник, преступник, раб и изгой?»

Сколько гнева, боли и тревоги за судьбу беженцев из коммунистического Вьетнами («Хлеб и беженцы»): «Неделями и месяцами дрейфуют эти несчастные, не нужные никому люди… и лодки переворачиываются, и дети гибнут от голода на руках матерей, и ни одна страна не позволяет им сойти на берег, а кое-где уже и открывают огонь…». «Пловучим адом» и «величайшей безнравственностью» называет он эту постыдную, позорную для мира ситуацию. (Проблема актуальна, увы, и в наши дни – теперь уже и на российской почве!)

Величайшей безнравственностью (в той же статье) Виктор назвал почти полный экономический развал своей страны, то «преступное ведение хозяйства», которое сотворено было коммунистическим руководством, и с присущей ему щемящей болью писал: «Житель этой страны, я не могу без кома в горле смотреть на этот вселенский, безудержный, теперь уже видимый всем, однако упорно творимый во имя не просто мертвых, а окаменевших политических доктрин развал».

Вот таким был Виктор Некипелов, великолепный поэт и писатель, достойный гражданин своей эпохи, в лице которого, перефразируя его самого, гуманист победил поэта и писателя, как бы подтверждая тем самым беспощадную правоту Брехта, предупреждавшего: «Когда мы говорим о цветах, то совершаем преступление, ибо умалчиваем о зверствах…». Виктор не умолчал. Не мог молчать. Боль за безнравственность, за любые формы унижения достоинства человека, попрания его элементарных прав и, наконец, духовная тирания государства не давали ему покоя. Он вступил в единоборство со страшным злом, отстаивая свое право быть человеком и гражданином. Пошатнул его. Но поплатился – жизнью.

Виктор верил, что кто-то непременно подхватит и понесет дальше эстафету нравственного противостояния любой форме деспотии.

----------------------------------------------------

5. Институт дураков. Барнаул, 2005 («Помощь пострадавшим от психиатрии»).
Оформление Игоря Гирича. Послесловие и примечания Валерия Абрамкина.
Фото (на обложке) Александра Подрабинека.

Предисловие Игоря Гирича:

31 год прошел с момента описанных в книге событий. Произошли ли в психиатрии за это время принципиальные изменения?
Нет.

Бесчеловечность, жестокость, беззаконие – были и остаются ежедневными. Факты, подтверждающие это, предпочитают не замечать те, кому это выгодно.

Во-первых, это сами психиатры. Жертвы собственных заблуждений, они, возможно, начинают свой профессиональный путь из благих побуждений. В то время когда им, юным студентам, внушают мысль о том, что психиатрия – серьезное врачебное искусство, их еще нельзя называть злодеями. Злодеями они становятся тогда, когда им самим понадобятся жертвы. С годами некоторые из «лекарей» понимают, какова цена их «лечению». Кое у кого даже хватает смелости публично признавать это.

Во-вторых, это государство. Психиатрия для него – дополнительный элемент полицейской системы, удобный тогда, когда невозможно доказать чью-либо вину, а человек уж очень мешает государству. Бывает и наоборот – когда преступника нужно освободить от ответственности.

В-третьих, большая масса простых людей. Может, даже и не совсем простых – а т.н. образованных, интеллигентных. Если им не пришлось испытать на себе «терапию» дурдомов, то они вполне могут придерживаться мысли о необходимости психиатрической системы. Именно о необходимости, т.е. о невозможности обществу прожить без нее. Каковы источники таких убеждений? 1) Психиатрическая литература. При поддержке государства она издана и издается огромными тиражами. 2) Носители этой идеологии – психиатры. Производство этих «душеведов» поставлено на конвейер в государственных вузах. 3) Источники, которые нельзя потрогать – но не менее значимые: человеческая нетерпимость; ненависть; страх перед людьми с непонятным поведением. 4) Отдельно хочу отметить: человеческая греховность, нераскаянность, или даже – безбожие.

Безбожие – фундамент психиатрии.

Безбожна не идея о необходимости лечения человеческой души – эта идея в высшей степени благородна. Безбожна ее практическая реализация в виде психиатрии. О человеческой душе в психиатрии не говорят всерьез. Мозг – вот в чем психиатры ищут причины болезней. И хотя в наши годы можно слышать о появлении «православных психиатров», это словосочетание звучит нелепо. О жизнеспособности такого словосочетания можно было бы говорить, если бы психиатрия не запятнала себя мучениями и убийствами тысяч людей – в том числе и за их религиозные убеждения, если бы она была непричастна к массовым убийствам в 1930-40-е годы в Германии. Но фактов и документов слишком много. И речь идет не только об исторических документах – и сегодня мы получаем свидетельства людей, возмущенных бессмысленностью, жестокостью, бесконтрольностью и безнаказанностью тех, кто выдает себя за врачей.

Ну а что с православием? Тут очень уместно будет привести высказывание митрополита Иерофея (Влахоса): «Христианство, и именно Православие, является медицинской наукой». Заметьте – само христианство, а не его гибрид с чем-то. Христианский подход к лечению души изложен во многих святоотеческих источниках. В последнее время стали выходить книги, специально посвященные этому.

Верующих других конфессий (а также неверующих) нельзя насилием заставить принять христианские истины. Им, как и всем людям, Богом дана свобода воли. Но и нельзя насилием навязывать обществу безбожную идеологию психиатрии.

А психиатрия без насилия существовать не может.
Об этом написано немало книг. Но мало из них издано в России.

Пусть «Институт дураков» Виктора Некипелова кому-то откроет глаза на это. Книга эта – не только (и не столько) художественная, но и документальная. Это записки очевидца, которым придана художественная форма. Имена и фамилии людей в ней – подлинные.

Книга эта – не только о прошлом. Она – и о настоящем.
Пусть читатель сам делает выводы о научности этого «научного» центра.

==========================================