Независимость, или внешняя свобода, есть первое условие жизнедеятельности человека (и вообще существования любой целевой системы). Она означает ОТСУТСТВИЕ нежелаемых действий (или их угрозы), могущих осуществляться или осуществляемых осознанно другими субъектами в отношении каких-либо субстаций (собственности, тела, психики, аппарата мышления и т.д.) человека. Независимость означает, что, пока я не нарушаю независимость других людей, я могу спокойно стремиться к своим целям. Вот почему достижение и поддержание независимости является первостепенной целью любого человека.

Независимость – понятие социально-общественное. Поэтому нелепо допускать, что какие-либо действия, не являющиеся осознанными поступками других людей, – например, буря или нечаянные действия, – считать нарушением независимости.

Термин «независимость» мне представляется более четким, нежели «внешняя свобода», и вот почему. Независимость означает ОТСУТСТВИЕ чего-то (каких-то материальных или информационных действий), а свобода – НАЛИЧИЕ чего-то, причем весьма непонятного [в этом состоит загадка свободы: как ее понять и определить, если она не только не материальна, но и вообще ее в природе нет?! Свобода, или независимость, – не материальная вещь, она – отношение (между людьми)!]. Важно, что констатировать независимость, или внешнюю свободу, можно лишь с помощью установления НАЛИЧИЯ (а вернее их отсутствия!) материально-энергетических действий, которые можно измерить с помощью объективных инструментов. Если таких действий мы НЕ находим, то этим самым подтверждается наличие независимости, или свободы.

Независимость – вещь крайне нужная, но вот беда: в современном обществе практически никто не может быть независимым в силу хотя бы ограниченности природных ресурсов (из всех стран кажется только США выделили огромные территории для тех, кто желает жить в полном отшельничестве и независимости от всех). Поэтому люди просто вынуждены наступать друг другу на пятки. Чтобы устранять взрывоопасность в отношениях между людьми и государствами, был изобретен такой инструмент, как государство (которое, к сожалению, может использоваться и для других целей).

По идее, все ресурсы на земле должны быть распределенными между людьми справедливо. Но это невозможно, так как они уже распределены, причем заведомо несправедливым образом. Поэтому для избежания кровопролитных войн с какого-то времени международное сообщество приняло решение о фиксации международных границ, а государство наделило граждан смутно оформленным правом на личное пространство (и личную собственность). Смутным потому, что это право в высшей степени несправедливо практически во всех обществах. Более того, получилось так, что даже целые народы (например, курды и цыгане) оказались вообще без своего независимого пространства – во всем мире они являются ЧУЖИМИ. В этом случае ни о какой независимости речи быть не может: что бы они ни делали, для кого-то они все равно остаются непримиримыми врагами.

Стоит коснуться еще одной интересной темы. Права на независимость, СВОЕГО пространства традиционно не имеют ДЕТИ. И никто и нигде не учит детей культуре независимости! Покидая семью, большинство юношей не знает, как защищать свою независимость и как не нарушать независимость других людей. 

Но вернемся к исследованию незавимости в тех случаях, когда она в какой-то мере есть. Понятно, что в окружении людей (и государств) она всегда находится под вероятной угрозой ее сознательного нарушения, которое, независимо от цели нарушителя, я называю ПРИНУЖДЕНИЕМ. Понятно, что любое принуждение в отношении лично нас мы воспринимает негативно и стараемся его избежать. Поэтому для объективности посмотрим на принуждение глазами стороннего наблюдателя.

Жизнь с полной очевидностью показывает, что самому принуждаемому принуждение может приносить как пользу, так и вред. И столь контрастное различие косвенно определяется характером цели принуждающего: либо он стремится к повышению благополучия принуждаемого и других людей (кроме самого себя), либо принуждающий использует другого человека лишь как средство для достижения своих корыстных целей. Так вот, было бы хорошо эти два противоположных по общественному значению принуждения назвать контрастно разными словами, ибо на отождествлении общественного значения этих двух видов принуждения строятся различные спекуляции.

Мне представляется, что во всех случаях принуждение в воспитательных целях так и можно называть: воспитанием, ибо суть воспитания состоит в изменении системы целей воспитуемого. Под воспитание подходит даже принуждение с целью спасения: например, когда человек наглотался каких-то таблеток с целью самоубийства. Конечно, искусство хорошего воспитания заключается в том, чтобы воспитуемый воспринимал новые для него цели без неудовольствия, а еще лучше – с заинтересованностью. СкАжите принуждение? Да, но с кайфом! Вопрос только: КАКИЕ цели прививать?..

А вот принуждение в эгоистических целях во всех без исключениях случаях я назваю НАСИЛИЕМ. Важно понимать, что когда нет корыстного интереса, то принуждение насилием не является! Это означает, что насилие против насилия (т.е. антинасилие) насилием не является! Этим самым с антинасилия снимается обвинение в его безнравственности: насилие и антинасилие имеют прямо противоположные нравственные оценки. Единственный нравственный вопрос к антинасилию заключается лишь в его (т.е. «наказания») соответствии насилию.

Таким образом, насилие начинается со злого умысла насильника, установить который объективно и с большой точностью невозможно. Однако, если человек имеет ПРИВЫЧКУ во всем рассчитывать только на свои силы, всего добиваться лишь своим трудом, то с высочайшей степень надежности можно быть уверенным в  том, что совершенное им какое-либо принуждение насилием не является. (В юриспруденции этот момент учитывается слабо: весьма часто на месте преступления оказывается человек, о котором все знающие его говорят о его высочайшей порядочности, однако суд опирается на «неопровержимые» улики...)

Особый случай принуждения представляет собой управление, в котором общество в целом заинтересовано объективно. Из вышесказанного следует, что если управляемый не давал своего согласия на управление его деятельностью, то это в чистом виде насилие. Из чего в частности следует, что авторитарное государство всегда есть аппарат насилия.

Но если управляемый добровольно дал управляющему право на манипулирование его поведением, то говорить о насилии в этом случае есть лукавство. Впрочем, один спорный момент здесь есть: это когда вышеуказанная добровольность вызвана опасностью для жизни управляемого – тонущий или умирающий с голоду человек согласится на любую оплату веревки для своего спасения. Противоречивость этого случая может быть устранена только единственным путем: наделение каждого человека Исходной Материальной Базой (ИМБ). Только в этом случае от человека можно требовать, чтобы он вел себя ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ. /Эту идею я выдвинул еще в середине 60-х годов, на за прошедшие полвека не встретил ни малейшей ее поддержки./

В какой-то мере ИМБ обеспечивается институтом права наследования, но в высшей степени несправедливо: кто-то получает миллиарды (по наследству), а кто-то ничего. В нормальном цивилизованном обществе гражданин, достигший совершеннолетия, должен получить от государства минимальное жилье и оплату пяти лет обучения в вузе. (Во Франции, где я сейчас проживаю, это практически сущестует. И более того, еще и кормят!)

В истории России были два случая, когда национальное богатство (земля, а то и собственность) распределялась между членами общества более или менее поровну (земля – сразу после Октября, собственность – в Перестройку). Но вот что интересно: уже через два-три года дифференциация достигала фантастических размеров! Это означает, что даже в самой плохой рыночной экономике талантливый человек может добиться крупных экономических успехов (в условиях либерализма, разумеется.) Таким образом, базовым условием справедливого общества является наличие в нем естественных прав человека. Народ, который этого не знает, обречен на прозябание, даже несмотря на огромные национальные природные ресурсы.

К теме насилия примыкает родственное явление «управление». Распространено мнение, что управление, в частности государство, есть аппарат для проявления власти и ни чем не ограниченного самодурства. Однако власть и управление являются по существу антонимами. Насилие является управлением только в самом примитивном случае – когда все подчиненные являются безынициативными пешками, что возможно лишь при самом простом чисто физическом производстве.

Но чем производство сложнее и интеллектуальнее, тем разрушительнее для него является насильственное управление. Пожалуй, единственный случай в истории, когда сложное производство управлялось чистым насилием, были гулаговские «шарашки». Но и в них тираны были вынуждены делать для работников некоторые послабления, давать им хоть какую-то отдушину для личной жизни. Сами же шарашнки вряд ли понимали, что, помимо их воли, их деятельность требовала расширения масштабов интеллектуального рабства. Но одно утешительное свойство в рабском труде есть: его технические достижения ограничены! Весь исторический опыт показывает, что при внутреней стимуляции работника его научный результат на порядок значимей. При обобщении это факта можно считать законом социального развития: диктатура как форма социальной организации жизни рано или поздно ведет к саморазрушению общества.

Но если насильственная форма управления подсказывается самой биологической природой человека, то для ненасильственного управления, или самоуправления, от управляющего требуется немалый интеллект (но особого рода – управленческий). Конечно, при любой деятельной кооперации даже двоих работников кто-то соответствующее предложение делает первым. Но, в отличие от диктатуры, второй работник вправе это предложение принять ИЛИ не принять.

Странно, но марксисты усматривают насилие над вторым работником (над тем, кому предложили сотрудничество) и в этом случае! Мол, согласиться на сотруднчество его вынуждают ОБСТОЯТЕЛЬСТВА (нищета, отсутствие собственной исходной материальной базы и т.п.)! Я выделяю этот момент как первоисходную парадигму марксизма, как «жало Змея Горыныча». И особенно интересно то, что в этой вынужденности марксисты обвиняют не обстоятельства, а того, кто предлагает работу!

Но куда поразительнее то, что не шибко сумняшеся это обвинение разделяет (после незначительного зомбирования) подавляющее большинство населения на земле! Полвека тому назад, показывая это основание марксизма, я своим оппонентам предлагал оценить справедливость такого способа деления головки сыра между двоими: один делит, а другой выбирает из двух как бы равных частей. – Нет, не будет! – отвечали они. – Справедливым будет только такой дележ, если делить буду я и Я ЖЕ буду первым выбирать из двух половин! И вот что интересно, когда я им говорю: «Хорошо, тогда давайте распределением по вашим правилам займусь я!». – Нет, возражают они, это тоже будет несправедливо!

(Много позже я понял, что причина наших разногласий не нравственная, а сугубо интеллектуальная. Оказывается, для нормальных отношений с людьми нужен некий минимальный уровень интеллекта, которого у подавляющей части людей нет. От этой мысли стало страшно: получается, что я вижу других людей равными себе, а на самом деле в видимых мне оболочках сидят совершенно другие люди, полноценный диалог с которыми невозможен! Это как попасть в общество слабоумных, но с умными лицами. И при всем этом обсуждение этой темы является строжайшим табу – люди меньше обижаются на отсутствие у них внешней красоты, чем на допущение у них недостатка интеллекта, ибо каждый человек считает себя эталоном совершенства.)

Но из этого напрашивается мысль: только то управление (в том числе и государственное) достойно уважения, которое осуществляется без насилия. И для этого существует (в явной или неявной форме) лишь один инструмент: аукцион – как при распределении товаров, так и при распределении работ: товар следует отдавать тому, кто за него больше платит, а работу нужно предоставлять тому, кто согласится на ее меньшую оплату. Распределение чего-угодно с помощью аукциона является свидетельством его СПРАВЕДЛИВОСТИ (разумеется, при условии, что никто из участников аукциона не совершал никаких насильственных, противозаконных действий). А любое противодействие аукциону есть МОНОПОЛИЯ, то есть один из видов насилия.

Хотелось бы разделить все виды насилия на две группы: непосредственное и отсроченное. При непосредственном насилии жертва узнает о насилии в момент его осуществления, при отсроченном – она узнАет о насилии лишь спустя какое-то время. Примеры отсроченного насилия – воровство, насилие, запрограммированное с помощью какого-либо часового механизма, и т.п. Защищаться о таких видов насилия можно только превентивно. Но в любом случае при отсроченном насилии насильник понимает, что он вторгается в чужое пространство. В противном случае эти действия не должны характеризоваться как насилие.

Из всех конкретных видов насилия самым бессмысленным представляется садизм. Его смысл состоит в насилии лишь ради самого насилия, в получении насильником удовольствия от мучений жертвы. Все же остальные виды насилия великолепно классифицируются в соответствии с субстанциями человека, на которые они непосредственно воздействуют. Напомню список субстанций:

1. Природа без человека в узком смысле и результатов его труда (окружающая среда).

2. Результаты труда, т.е. личная собственность.

3. Тело человека без вычленения психики, т.е. физическое здоровье.

4. Психика без вычленения сознания.

4а. Память образная.

4б. Память вербальная.

5. Сознание.

6. Эстетика.

7. Этика или душа.

8. Логический интеллект (и логическое мышление).

9. Управленческий интеллект (и управленческое мышление).

10. Дух как сознательно поддерживаемая и управляемая психическая энергия или сверхуправление.

Может, и несколько нелогично, но бесспорно важно ввести еще и такую субстанцию:

11. Общество (своего рода ералаш субстанций; в первую очередь это родственники и друзья).

11а. Семья.

Этот список волшебный: он выявляет такие виды насилия, которые в обществе не замечаются и все еще таковыми не считаются (например, против экологии и избирательно против управленческого интеллекта человека).

Краткий обзор явления насилия позволяет надежнее его констатировать и, следовательно, своевременно предпринимать меры защиты от него.