Бог еще может передумать...

Вечер. По лесному шоссе на большой скорости мчатся две черные, наглухо тонированные, машины. Я сижу в первой, рядом с водителем, внимательно вглядываясь в свой сектор обзора. Тихо мурлычет музыка из приемника, на заднем сиденье мирно похрапывает "тело". Оно и к лучшему - легче работать. Мысли сами собой перескакивают на сказку, которую я начал писать, продолжение Снежной королевы:
- Кай и Герда выросли и поженились. У них маленький магазинчик цветов у метро "Динамо" и подрастают двое очаровательных малышей, мальчик и девочка. В их доме тепло и уютно. Герда до безумия любит Кая. Все зеркала в доме исписаны ее губной помадой. На них всего три слова:
- Я люблю тебя!
Каждый раз, когда Кай уезжает в командировки, Герда не находит себе места, дико ревнует его и грозится развестись. Он звонит из далекой Голландии, этой очень свободной страны. Трубку наперегонки, вырывая друг у друга, хватают малыши. Кай спрашивает:
- Мама еще не развелась со мной? - И oни весело хохочут.
Герда все слышит в соседней комнате и тоже улыбается. Она бросает взгляд на икону, как бы спрашивая:
- Это любовь?
Спаситель смотрит с образа строго и проникновенно. Горит лампада, на окно садится белый голубь и Герда рыдает. Понимает, что это не любовь. Это благословение…
Стоп! Почему стало как-то тревожно? Что-то должно… Как темно здесь. Только звезды, и какая то музыка. Я кажется куда то лечу…
Что со мной? Я ничего не вижу и не чувствую, а ведь только что очень долго летал. Или летел. Мысли рвутся на части, какой-то перфорированной, с дырками пленкой. И время. Сколько времени? Оно, какое-то другое, странное, иначе течет или не движется совсем. Как и я. Не чувствую своего тела. Мои глаза. Что с ними? Я ничего не вижу и ничего не помню…Ладно, надо собраться. Глаза! Их как будто запорошило чем то или зашили веки. Надо попробовать разлепить их. Как хочется спать, но спать нельзя, пока не пойму что со мной. А самое главное – я не помню, кто я? И это по настоящему страшно. Кто же я? Надо попробовать разлепить веки. Я пробую их открыть, разрывая кожу раз за разом. Ничего не получается. Еще раз. Еще… Что-то начинает получаться. Вспышка света.
Вспомнил!
Я - телохранитель. Меня зовут Сергей. Фамилия? Фамилию не помню… Мы ехали по лесной дороге, на двух машинах в город N, сопровождая известное "тело". Все было спокойно. Потом? Что было потом? Все, вспомнил! Вспомнил, почему я летал. Не доезжая нескольких километров до города, перед машиной полыхнул взрыв. Машину развернуло и понесло боком по снежной дороге. Помню, что успел нажать на кнопку телефона, послав экстренное сообщение, вырвать из кобуры пистолет и крикнуть охраняемому:
- Ложись!! - Потом еще один взрыв, уже под машиной. Меня выбросило из нее и я полетел, почему-то спиной вперед, поэтому видел, как наша машина кувыркается в воздухе и падает на асфальт. А второй автомобиль с ребятами, на ходу врезается в первый, отлетает в лес и ударяется в дерево. И еще перекресток в двухстах метрах и указатель. Как долго я летел, как во сне, только сон этот был кошмарный. Потом? Все, больше ничего не помню. Так, значит я лежу в лесу, машины разбиты, а люди? Что с людьми? Я пробую пошевелиться и не могу. Не чувствую своего тела, оно не подчиняется мне. Надо шире открыть обожженные взрывом глаза. Так, получилось. Сверху яркий свет, кажется это луна. Это она врезала мне по глазам вначале. Почему ее свет так неприятен мне? Он какой то очень холодный, как Снежная королева. Снежная королева! Как я в детстве боялся ее, когда смотрел эту сказку. Она была такая холодная и недобрая и я прятался от нее за подушку. Детство. Как приятно прижимается снег к щеке, прохладой подушки. И так хочется закрыть глаза, уснуть. Спать нельзя. Мысли такие рваные. Кажется я писал сказку:
- Снежная королева держит магазин с одноименным названием, одевает людей в меха и дубленки. Сотрудники ее любят. Неплохая оказалась тетка, только в личной жизни несчастлива, холодная очень. Одно время за ней ухаживал Кащей Бессмертный, известный бизнесмен. Вроде между ними что-то было… Бессмертный простудился, поболел недолго и тихо угас. Всем ведь известно, где хранилась жизнь старика. Кажется, он и сам был рад этому. Бессмертие, по сути, такая скучная штука...
О чем я думаю? Надо встать. Должны быть еще живые. Вокруг неясными контурами темнеют деревья. Я лежу, на животе, подвернув левую руку под себя и упираясь подбородком в снег. Впереди светлеет дорога и перекресток, кажется тот, что я видел в полете. Рядом с ним пробивается неоновое свечение и слышится музыка. Откуда там музыка? Там может быть магазин или заправка. Там должны быть люди. Надо ползти туда. Они помогут. Как долго я ползу? Не знаю… Эта музыка. Что-то знакомое. Кажется "Бандитский Петербург". Почему то вспоминается фильм и актер с его знаменитой фразой:
- Что-то в нашего Сереженьку часто стрелять стали. Так ведь и попасть могут…
Как часто мы смеялись с ребятами над этой фразой. Нас все-таки достали. Попали. Почему? Маршрут движения не был никому известен. Кто-то сдал, предал. Какой то Иуда? Почему я об этом думаю? И почему мне все время кажется, что кто–то внимательно смотрит на меня? Ах, да! Тот священник, к которому я пришел на исповедь. У него было такое уставшее лицо и удивительно живые и проницательные глаза. Я долго говорил ему о себе и рассказал, о том, что хочу написать фантастический рассказ. В нем я хотел убить Иуду, чтобы Христос остался живым. Он долго смотрел на меня, видя, наверное, что-то свое, известное только ему, потом улыбнулся и сказал:
- Спасти Христа невозможно, потому что он живой и уже спас нас. А, убив Иуду можно самому им стать. Сделай так, чтобы он в тебе не родился.
Я уже уходил, когда он добавил:
- Охраняя чужие тела, постарайся сохранить свою душу.
Надо ползти, кажется уже ближе светлый перекресток дороги. Как долго я ползу? Совсем не холодно, но что-то липкое подо мной мешает, не дает быстрее двигаться. Очень хочется спать. Нельзя. Опять музыка. Другая. Почему она повторяется несколько раз? Сейчас моя любимая песня. Она будит во мне какие то воспоминания, что то ласковое и нежное. Какие то строки сами собой всплывают в мозгу:
- Губами... языка касаньем... разжечь... обжечься самому... расплавить... истомой, ленью, волшебный стон... твоих тисков ожег... и плена... сладкое мученье...
Что это? Это я написал? Кому? О чем я думаю? Надо ползти. Снова музыка, какая-то детская. Опять сказка лезет в голову:
- Королева часто забегает в гости к Каю и Герде. Они подружились. Внутрь дома не заходит, цветы вянут. Тихо стучит варежкой в покрытое морозными узорами окно. Все весело выбегают на улицу, обнимают и целуют ее. Специально для нее во дворе построена ледяная беседка. Там все и сидят при свечах, беседуют, пьют красное вино. Королева потихоньку теплеет, оттаивает. Баба все же и очень красивая, даром, что королева…
Снова музыка. Почему она все время разная? И зачем они повторяют ее по нескольку раз? Перекресток уже ближе. Кажется, я могу дотянуться рукой до него. Вокруг на снегу алые розы. Откуда в лесу, зимой розы? Их надо укрыть, они замерзнут. У меня на даче тоже розы. Тридцать и еще три. Каждый год несколько замерзает. Я сажаю другие. Как они красивы. Мне кажется, что подо мной тоже розы, что-то колется , но не больно. Я что, укрыл их собой? Им холодно, а мне нет. Уже нет. Как медленно я ползу. Нет рядом друга и напарника. Он бы помог. Но его уже никогда не будет. Я так и не дописал сказку о нем:
- Мальчиш–Кибальчиш погиб, но не на войне с проклятыми буржуинами, а в горячей точке на Кавказе. Выпускник кадетского корпуса, офицер спецназа ГРУ, прикрывал отход своего отряда, попавшего в засаду. На злобные, гортанные крики наложился горячий шепот мальчиша:
-Христос Воскрес.
Два кольца от гранат на указательных пальцах рук, разведенных в стороны, завершили его земной путь. Одно развело его с жизнью, второе, повенчало с вечностью. Похоронен на Домодедовском кладбище. Пролетающие самолеты не салютуют ему, не приходят и пионеры, их больше нет. Приходят оставшиеся в живых мальчишки, зажигают свечи и поминают, по русскому обычаю, водкой и черным хлебом. Да рано постаревшая мать, промокает слезы над могилой сына, мечтая только об одном – поскорее с ним встретиться. Сколько их, таких мальчишек и их матерей на земле Русской. Своей стране не нужны герои, не живые, не мертвые. Да святятся их имена в вечности!
Кажется, перекресток рядом. Надо обязательно доползти. Еще столько сказок нужно написать – о бабе Яге и Золушке, Снегурочке и царе Салтане. Салтан? Ах, да! Кажется, я о нем уже писал:
- Царь Салтан передал власть преемнику и отошел от дел. Поездил по заморским странам, отдохнул от забот и скончался. На поминках во дворце царица сказала изумительную фразу, на которую должно быть мало, кто обратил внимание:
- Так получилось, что царю стало плохо, он потерял сознание и больше в себя не пришел. И до сих пор не знает, что он умер!!!
Степень веры царского двора, вернее полного ее отсутствия, была показана во всей бесстыдной наготе:
- Царица, уверяю Вас - царь это знает лучше нас, и спрос с него будет царский. Он дописал свою сказку. Только она оказалась страшной. Самые интересные страницы у книги – последние. Там где написано: - Типография и Главный Редактор.
Надо проползти еще немного. Как темно. Тьма – это отсутствие света. Неправда, что один человек ничего не может сделать! Пламя одной свечи раздвигает мрак вокруг себя. А двух свечей? А миллиона? Они не только горят сами, но и освещают друг друга. Не хочу верить, что Апокалипсис предопределен! От нас зависит. Зачем гасить свет, если все вокруг сияет? Бог ведь еще может и передумать… Я дотянулся до перекрестка, дополз. Что это? Почему перекресток лежит на моей руке? Не понимаю? Кто-то идет по нему. Я смутно вижу, что кто-то идет по нему ко мне. Слава Богу! Почему он так легко и странно одет? Сейчас ведь зима? Во всем белом и светящемся. Какое красивое лицо. И почему он улыбается? Разве сейчас время? Бог с ним, пусть улыбается, лишь бы ребятам помог. Опять музыка. Я пытаюсь приподняться и шепчу или просто думаю:
- Здесь еще есть живые, помоги им. Нас всех, кто-то предал. Я - телохранитель, не сберег "тело". Пусть простят меня. Нас всех, предал, какой то Иуда. -
Кажется, он, что-то говорит мне:
- Картинка ты моя! Хороший мой! Ничего не бойся, я с тобой всегда!
- Ха! Это я то картинка? Это я хороший? Да я Чудовище!!! Он ведь совсем не знает меня. Почему так говорит? Или знает? Почему его лицо отдаляется? Он уходит? Нет, наверное, пошел помочь остальным. Вот и хорошо, вот и славно. Опять музыка. Моя любимая. Все, теперь все будет хорошо. Как приятна прохладная подушка снега. Как в детстве. Луна опять светит. А Снежную королеву я давно не боюсь. Она добрая. Как спать хочется. Я посплю немного, чуть–чуть. Не будите меня. Теперь все будет хорошо. Кажется, я опять, куда то лечу. Не буди... мя...
Луна выглянула из-за деревьев не злой, холодной королевой, а доброй и красивой принцессой, осветив лежащего на снегу мужчину. На ладони его вытянутой руки блестел оловянный крестик, оборванной веревочкой зацепившийся за ветку куста. Мобильный телефон, припорошенный снегом, рвался наружу неоновым светом и музыкой:
- Там для меня горит очаг, как вечный знак забытых истин.
Мне до него последний шаг, и этот шаг длиннее жизни...
Снежная королева метнулась с небес к распростертому на обочине телу. Пробежала маленьким, женскими шажками по снегу и опустилась на колени рядом:
- Сереженька, милый мой, ты что это надумал? Ты куда собрался? Еще не время! Кто же тебя отпустит, хороший мой? Сколько сказок еще нужно написать. Сколько дел впереди... Ласково шептала она, растирая щеки и нос охранника теплой варежкой. Голос ее стал настойчивее и тверже и она затрясла его за куртку:
- Вставай, Чудовище! Ты еще меня должен замуж выдать! Я ребеночка хочу.
И королева зарыдала, роняя слезы на его лицо. Какая то льдинка звякнув, скатилась на снег…
Где-то вдалеке, на шоссе виднелись огни машин, на большой скорости мчащихся к перекрестку. Луна сияла добрым и теплым светом, осветив пришедшего в себя телохранителя, пытающегося встать на одно колено. Мужчина запрокинул голову в темное небо и застонал:
- Господи, здесь еще есть живые...
Падал снег…