Наша реальность такова, что всё больше накапливается свидетельств нивелирования социальных, биологических и прочих различий между расами, нациями и народами. Стираются межнациональные грани, унифицируются обычаи, традиции, стиль жизни, язык общения, становятся прозрачнее межгосударственные границы. Этот процесс, именуемый глобализацией, ускоряется с модернизацией средств передвижения и коммуникации: современный транспорт, телефон и особенно интернет изменили мир больше, чем любые идеологии и политические катаклизмы. Сказать в общем и однозначно, хорошо это или плохо, не имеет смысла так же, как дать аналогичную оценку прошлой истории человечества.

Но ясно то, что уменьшение этнического многообразия общества, которое тоже происходит ускоренными темпами, нельзя считать положительным явлением. История человечества и без того представляет собой кладбище цивилизаций, народов, культур и языков. Геноцид этнических групп, даже если это касается лишь культуры и языка, по своему значению, нельзя, пожалуй, сопоставить даже с исчезновением отдельных биологических видов в природе. Уничтожение тасманского тигра и одновременное полное истребление аборигенов, коренного населения Тасмании, колонизаторами, прибывшими из просвещенной и цивилизованной Европы, не поставишь на одну доску по той причине, что потеря любой народности с её традициями, искусством и языком гораздо больше обедняет человечество, снижает его общий культурный (и моральный тоже) уровень и  потенциальные возможности прогресса.

Можно считать аксиомой утверждение, что многообразие – это обязательное условие развития, а однообразие ведёт к застою и разрушению. Поэтому, хотя и стирание межнациональных и расовых граней – процесс неизбежный, проблема сохранения этнического многообразия и целостности национальных пространств и культур должна быть постоянно на виду. Эту проблему ставят и пытаются решать международные организации: ООН, ЮНЕСКО и др. Подписываются конвенции, принимаются декларации и пакты... Когда же дело доходит до уровня государств и их органов власти, то есть, тех, кто реально может что-то изменить к лучшему, то проблему признают, но спускают, по мере возможности, на тормозах. Что-то, конечно, делается, но ровно настолько, насколько то или иное государство стремится выглядеть демократическим в глазах мирового сообщества – с одной стороны, и насколько их вынуждают политические требования собственных национальных меньшинств – с другой. Но не больше. 

Причина отсутствия энтузиазма, а то и откровенного негативизма, лежит на поверхности: в отличии от малых народов, для которых понятие «выживать» имеет прямой смысл, для государств имперского типа «выживать» означает господствовать. Для доминирующих наций ассимиляция этнических групп желательный процесс, и потому он объявляется «естественным». То, что для исчезающих народов – драма и трагедия, для империй хорошо в том плане, что, чем меньше этнического дробления, тем меньше поводов для внутренних распрей. Главное же заключается в том, что однородной массой легче управлять. Подобный подход, конечно, свидетельствует об узости мировозрения и невежественности в общечеловеческих проблемах, но таков на сегодняшний день уровень государственного сознания и мышления.

И дело не только в том, что снижение разнообразия ослабляет человечество в стратегическом отношении, но и в том, что никакие даже самые маломощные этнические группы не хотят ни растворяться в более широком социуме, ни, тем более, вымирать физически. Иными словами, это и очень серьёзная этическая проблема, решение которой требует усилий всего мирового сообщества. В условиях глобализации необходимость в общечеловеческих моральных ценностях и этических правилах, независимо от социальных, политических, национальных или религиозных различий, становится всё более ощутимой. 

Этика этикой, а дарвиновские законы борьбы за существование (естественный отбор, выживание наиболее сильных и приспособленных, роль инстинктов и др.) работают не только в животном мире, но и продолжают сохранять силу в человеческом обществе. Несмотря на то, что человек провозгласил себя разумным, он пока не умеет в полной мере осознавать и контролировать свои инстинкты. Причём, если в природе всё сбалансировано, находится в экологическом равновесии, – естественно, до вмешательства человека, – и многообразие поддерживается естественным путём, то в социуме наблюдаются спровоцированные самим же человеком глобальные изменения, ведущие, скорее, к хаосу, чем к порядку более высокого уровня. 

На свете пока слишком много людей, которые, успокаивая свою и так не слишком обременённую высокими материями и гуманными соображениями совесть разными словосочетаниями типа «естественные враги» или «историческая вражда» и т. д., на самом деле отдают себя во власть разрушительных инстинктов и стереотипов первобытной стайной психологии. Особое беспокойство вызывают экстремальные проявления животного начала в человеке, ибо они не только не ослабевают, но и, похоже на то, усиливаются. По-видимому, условиями возникновения этого биосоциального феномена является увеличение плотности народонаселения и интенсификация миграционных процессов, когда разнородные людские массы всё теснее и часто вынуждено входят в непосредственное соприкосновение. 

Сюда относятся разнообразные виды межэтнической интолерантности, крайним выражением которого является расовая нетерпимость. Расизм безобразен и отвратителен как таковой, и это не так важно, в какой форме он проявляется, в какие одеяния рядится, от кого он исходит и на кого направлен. Но следует понимать, что расизм – не блажь, нашедшая на людей неизвестно откуда. Расизм возникает не потому, что какой-то человек, презирающий других людей за цвет кожи или необычную одежду, просто плохой по природе или воспитанию. 

Одна из психологических причин этого феномена заключается в том, что «непохожесть» одних людей вызывает у других безотчётную тревогу, внутренний дискомфорт и чувство опасности, а увеличение численности «чужаков» вообще и особенно на «помеченной» территории воспринимается как угроза своей этнической ячейке. Это естественно, но когда инстинктивное защитное чувство плохо скорректировано разумом, моральными принципами и законом, то оно перерастает в агрессию по отношению к «чужакам». Межэтническая интолерантность в своей основе есть извращённое проявление инстинкта самосохранения – архаичной формы поведения, присущей всякому животному. А уж дальше идут всякие социальные накрутки, вплоть до расистской идеологии и менталитета.  

Возвращaясь к проблеме многообразия, следует сказать, что нарастание глобализации с уменьшением этнической разнородности общества не остаётся без внимания. Напротив, она становится настолько острой и актуальной, что всё больше людей начинают осознавать ценность многообразия как потенциала дальнейшей культурной эволюции человечества. Осознание происходит и на национальном, и на международном уровнях.  

Но в тоже время пока нет ясного представления о том, как преодолеть вышеописанные межнациональные и межгосударственные препятствия и достигнуть разумного баланса между процессом сглаживания этнических различий, с одной стороны, и сохранением необходимого уровня культурного разнообразия, с другой. Иными словами, как добиться интеграции без ассимиляции, объединения без поглощения, глобализации общества без утраты его культурного и духовного многообразия. Махатма Ганди замечательно выразил мысль, сказав: «Наша способность достичь единства при существующем разнообразии будет прекрасным испытанием для нашей цивилизации». Эта общечеловеческая проблема заслуживает разработки и доведения до уровня глобальной идеологической концепции.

Мне кажется уместным детальнее остановиться на содержании приведенных выше терминов. Глобализация как процесс всемирной экономической, политической и культурной унификации (установление единообразия) происходит по крайней мере в двух формах: интеграции и ассимилиации, которые различаются теоретически в принципе, хотя на практике взаимотрансформируются и перекрывают друг друга. И там, и там речь идёт об объединении этносов в единый социум, и в этом их сходство. В то же время при интеграции взаимопроникновение культур не только не сопровождается утратой их самобытности, но и может способствовать возникновению качественно новых субкультур, что повышает степень культурного многообразия общества. Ассимиляция же предполагает утрату отличительных черт по крайней мере одного из субъектов, как правило, более слабого и малочисленного. Иными словами, если интеграция несёт в себе созидательные тенденции, то социальная ассимиляция – преимущественно деструктивный процесс.

Интеграция в её идеальном виде – это широкая дорога с двухсторонним движением. Народы движутся навстречу друг другу, сохраняя свободу выбора: продолжать сближаться или отказаться от перспективы объединения. Всё зависит от потребностей и доброй воли субъектов интеграции, основанных на приемлемых для всех сторон условиях, договорах и соглашениях. Оставаться открытым для благотворных внешних влияний, но при этом не теряя своего лица, индивидуальности, своей уникальной культуры, и одновременно уважать культурные ценности других народов, как мимимум, не разрушая их, должно быть линией поведения каждого народа и каждого государства, участвующих в интеграции. 

Насколько трудно придерживаться интегративной линии для субъектов глобализации, как более слабых, так и сильных, можно видеть на примерах непрекращающихся межэтнических и межгосударственных конфликтов. Интеграция повсеместно подменяется ассимилицией вплоть до уровня геноцида, как культурного, так и физического. Поэтому не удивительно, что общества часто предпочитают интеграции более простой и, как им кажется, более надёжный путь выживания – самоизоляцию, отгораживаясь от напора других этносов любыми возможными способами. Но самоизоляция – это, как свидетельствует исторический опыт, путь в никуда.

Ассимиляция же похожа на узкий туннель с одной полосой движения, сталкиваясь в котором, народы уже не могут вырваться, и, в конечном счёте, тот, кто крупнее и сильнее, начинает поглощать того, кто слабее. Если интеграция – сугубо социальное «человеческое» явление, то ассимиляция имеет выраженный «дарвиновский» элемент, где сторона, которая ассимилирует, проявляет в лучшем случае пассивную агрессию, а та сторона, которая ассимилируется, – пассивное сопротивление, тоже в случае мирного сценария. 

Интеграция и ассимиляция сочетаются друг с другом в различных пропорциях, и на практике мы видим множество их комбинаций с преобладанием того или иного компонента. Примеров преобладания ассимиляции столько, что каждому более или менее крупному государству пора бы заводить свою этническую «Красную книгу». Интеграцией же часто называют процесс вживания эмигрантов в новую среду, хотя в принципе и в этом процессе больше, как правило, элемента ассимиляции, впрочем, вполне оправданного в данной ситуации. Примеров преобладания интегративного элемента гораздо меньше, и одним из них может служить, пожалуй, современный Европейский союз.

© Copyright: Рефат Шакир-Алиев,
Свидетельство о публикации №210081500957