В июне Евгений кончил 10-й класс. Михайлина – 4-й – отличницей, единственной в классе. 3-4 она уехала с бабушкой в Крым. Так что мы остались вдвоем с Женей. У него начались экзамены школьные и следом почти – университетские, а потом – в институт. Так что все лето было напряженным. Кажется, за все 18 лет мы впервые остались с Женей одни. Удивительно, как хорошо было с ним, несмотря на напряженность обоих в связи с экзаменами. Я отдыхала душевно.
Тихо, спокойно. Никто никого не воспитывает. У нас полный контакт. И это так хорошо. Если б еще не ежедневные вопросы к Вите – что?.. как?.. где?.. когда?..
В это же лето к нам приехала в гости Софья Васильевна Калистратова. Я старалась как могла не суетиться в своих заботах, потому что С.В. не принимала никакого даже намека на "опеку". Это уже, по-моему, голос возраста. Сильные люди с возрастом особенно чувствительны, они болезненно переживают слабость и стараются всячески скрывать ее. Но какая ясная голова у Софьи Васильевны, и сколько доброты в ней, и столько желания помочь без назойливости.
Я думаю, у нас ей было хорошо. И Женька ей понравился, а ведь боялась приезжать из страха, что не получится с ним контакта.
"А он оказался очень доброжелательным, свободным, легким мальчиком", – это ее слова. И еще: "Я ни разу не видела такого спокойного и невозмутимого десятиклассника, сдающего экзамены".
А мне казалось, что Софья Васильевна всегда жила с нами. И Женька так светился в ее присутствии.
Ну, почему еще и Вити нет за столом? Почему! Почему!!
И вечером я не могу не написать: "Вить, ты – весь во мне. И это радость и счастье. И это единственное, что делает жизнь не просто сносной, а несмотря ни на что – прекрасной!"
Из Чистополя снова телеграмма. 24.VI.83. "Ваш муж здоров Письма вручаются свидания лишен = Романов"
Я сильная! – кричу. Да, да, я – сильная! Себе кричу. Внутрь себя. И никто не знает отчаяния. И не должен. Потому что тогда лопнет струна. Она натянута до предела.
Витя, молодец, нашел ход все-таки сообщить о себе, через прокурора, которому он послал письмо с просьбой сообщить мне, что свидание не состоится и чтобы меня об этом предупредили. В местном фрязинском отделении мне зачитали это письмо, аж 27.V1I. Спустя месяц!
Все-таки это было письмо мне, хоть в адрес прокуратуры. Витя писал, что свидания он лишен из-за невыполнения нормы на работе.
Письма в МВД – без ответа или с ответом:
"Администрацией УЭ 148/СТ-4 и о невозможности предоставления свидания с мужем Вам дан ответ.
Администрация по поводу телеграммы Вам разъяснила и действия администрации в этом вопросе законны".
пом.прок. Чистополя
Стебо А.Н.
Я пишу в МВД СССР, а ответ получаю из Чистополя. Я пишу в МВД СССР, а ответ получаю из Учреждения. И так постоянно. Софья Васильевна возмущена, но ее адвокатская практика ничего не может подсказать.
Она только пишет Вите письмо.
"Дорогой мой Витенька!
Очень давно не писала Вам ничего кроме поздравительных открыток, но о Вас все знаю от Ниночки и по-прежнему помню Вас. Нет, люблю не по-прежнему, а больше, чем прежде, т.е. общаясь ежедневно с Ниночкой и Женей, больше и ближе узнала Вас. Вот Вам объяснение в любви от 75-летней старушки!
Храню надежду дожить до встречи с Вами. Все мое многочисленное семейство (5 правнуков и все мальчишки!) живет благополучно (тьфу, тьфу, не сглазить!). Желаю Вам здоровья, еще и еще раз здоровья! Вы обязаны быть здоровым, т.к. нужны очень Вашей семье и нам, близким друзьям.
Целую Вас и обнимаю нежно как сына.
6.VI1.83 СВ."
Август. Без писем.
...16 августа из Татарской прокуратуры прислали ответ, что Некипелов лишен свидания "за недобросовестное отношение к труду"...
Так трогательна молитва: "Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас"...
И очень взволновала молитва митрополита Филарета.
"Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я сам умею любить себя. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения. Только предстаю перед Тобою. Сердце мое отверзто Тебе. Ты зришь нужды мои, которых я не знаю. Зри и сотвори по милости Твоей, порази или исцели, низложи или подыми. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться. Сам молись во мне".
"Сам молись во мне", может быть, я научусь молиться...
Я верила в нашего Бога, и он помогал жить, надеяться, радоваться, смеяться, видеть Витю, разговаривать с ним. Я просила Его быть всегда с нами, с детьми нашими, с родными и близкими.
Витя и я – мы знали имя Его.
В Чистополь шлю телеграмму:
"Прошу сообщить какое специализированное лечебное учреждение направлен или будет направлен мой муж Некипелов Виктор Александрович для выяснения диагноза" – это в ответ на мое заявление-требование об обследовании мне сообщили, что вопрос решен положительно, т.е. решение об обследовании принято.
Виктору при этом ничего не сообщается. Его держат в отказе. Его держат в неведении о результате анализа. Его психологически хотят до чего-то довести. Его? Меня? Но, слава Богу, Виктор держится, кажется, бодро. Он читает, пишет, комментирует. Впервые в письме – "Кстати, с памятью стало совсем никуда, все забылось, когда-то читанное, а то, что теперь читаю, забывается буквально сразу, следом".
"...Держу в руках твою последнюю телеграмму, в которой ты сообщаешь, что получила телеграмму из учреждения, т.е. уже все знаешь, так что мне не надо ничего объяснять. Да и как объяснить необъяснимое? Ничего, Мируш, все так, как ты в этой телеграмме сказала, – креплюсь, верю, люблю и очень прошу тебя о том же. Все равно наш день прошел неомраченно, и мы встретились, как 18 лет назад, 21 июня 1965 года, и уже ничто, никогда, не разлучит нас, не разымет нас..."
Письмо, как обычно, большое, на 16 страницах, но что-то, что-то в нем не так. Как будто изменился голос, как будто изменился язык. Посторонним это незаметно. А я чувствую... Он отвечает на только что прочитанные мои письма. Поскольку моих писем много, и в каждом какое-то сообщение, Витя откликается на них.
Но я не вижу его самого. Правда, он продолжает писать Жене "шутки физиков". Он пишет ответные слова Михайлине – по ее же письмам. Вдруг что-то прорывается: "...Когда я был мальчиком лет восьми, жил в Харбине, в Китае, то там был стерео-кинотеатр, в котором фильм нужно было смотреть через специальные очки, с разноцветными стеклами... И вот когда смотрел – возникало стереоизображение, стереоэффект, и это было потрясающе здорово! Представляешь, на экране сидит... скелет (это я помню хорошо), и он вдруг вытягивает вперед ноги, две костяшки, которые чуть не дотрагиваются до твоего лица! Вот это было страшно!.."
И вот снова: "...А ведь завтра 7 июля, памятный праздник – День Ивана Купалы, Нинуш! Ты помнишь, как мы праздновали его на Украине, в 1969 г. И Надежда Витальевна была, и Екатерина Львовна и Ольга Петровна, и Виталий, и как прекрасно это было: и парни, прыгающие через костер, и девушки, пускающие венки по реке, и песни всю ночь у костра!.."
Значит, слова о памяти так просто, минутное. Ведь часто, забывая что-то, говорим: Ну, совсем нет памяти!
"...Хочу быть твоей опорой и поддержкой. Я люблю тебя, мой Мируш!.." – Да, это Витя. Нет, тревога напрасная.
В августе опять нет писем. Но, конечно, надо ждать месяц.
Пишу, что Женя поступил, взяв документы из университета, на факультет автоматики и телемеханики в Лесотехнический институт. Ну, а биология – если уж это так серьезно, – придет позже, соединится с техническим образованием, тем более в наш век все науки переплелись, и невозможно одну представить без другой, совершенно изолированной.
Пишу о близких, о самых близких, в надежде, что Витя поймет сегодняшнюю ситуацию на воле.
Нейтрально среди них одно-единственное имя – Зоры Борисовны Гандлевской. Удивительный была человек. В свои тогда уже 87 лет она поражала своей энергией. И было невозможно представить ее в унынии, усталости, страхе – всегда бодрая, подтянутая, готовая ринуться по первому звонку какого-нибудь заболевшего знакомого. И никакой старческой суеты – все четко, быстро.
Она дождалась возвращения Вити. Но как больно было видеть эту встречу!
Зорочка Борисовна (так мы ее звали) умерла в 1987 году. Накануне, за две недели, мы были у нее. И она была в "параде" – строгое, красивое платье, высоко поднятая седая голова, живые, такие живые! глаза. Ничем не позволила помочь. Чай принесла, сама! Сама разливала! Смеялась! Договорились, что придем еще. Перед уходом она сказала: "Ниночка, вы знаете, я когда-то занималась-увлекалась хиромантией. Очень часто я предсказывала судьбу. Сейчас я хочу сказать вам, что в этом году вы уедете. Я это вижу!" И мы действительно уехали, хотя и получали до того все те же отказы.
И еще я помню, когда Витю арестовали в 1979 г., я навестила ее. Вдруг она попросила посмотреть мою руку. Смотрела очень недолго.
– Ну, что?
– Нет, я не скажу вам ничего... Я забыла все.
Ничего она не забыла. Было что-то на руке! И она увидела.
Лет тридцать назад шутя мне также кто-то смотрел руку, и также отказался говорить. И я так и не знаю той линии на руке, которой нужно бояться. А если ее стереть?..
Августовское письмо пришло в конце месяца. Опять только ответы на полученные письма.
И только в словах к Михайлинке вижу прежнего Витю, чувствующего, видящего.
...Меня порадовали такие строчки твоего письма: "Вечером, когда все идут смотреть кино, мне хочется остаться. Смотреть на деревья, на кусты, освещенные фонарями, на небо, усыпанное звездами, на таинственную темноту, выходящую из всех дальних углов". ... Ты хорошо написала об этой "таинственной темноте", вот это и есть образ...
И Жене тоже какие-то живые слова:
"...Помню все наши походы в лес, и где что находили. До сих пор жалею, что так и не углубились за ту маленькую речку лесную…
...Маму почаще соблазняй – выводи на природу! Да, роман "Нищий вор" я прочел. Ты прав, говоря: все хорошо, что хорошо кончается. Финал там, слава Богу, оказался благополучным, а то я уж боялся, что окончится как-то более трагично, в унисон началу..." И мне:
"...В первом варианте, Нинуш, было 11 листов, сейчас уложился в 7. Ну, что ж обнимемся крепенько, до сентября, мой родной! В нем уже мои 55 годков! И тебя буду поздравлять... Солнышкин мой, очень тебя люблю!"
Софья Васильевна, Маша, Евгения Эммануиловна читали эти письма, и ничего не замечали. Но что-то изменилось в письме, что-то изменилось в словах. И не 55 лет тому виной!
Сентябрьское письмо неожиданно совершенно я получила из Владимира. Нет, я, наверное, напрасно тревожусь. Вот опять Витин стиль: "...Да что там говорить, ведь 15 лет уже вместе, это уже столько, что духовное становится кровным, т.е. родным совсем-совсем! (Это об Асе Великановой. – Н.К.) Почему так и больно узнавать, а ты почти в каждом письме из последних об этом писала, – о ее болезни..."
И вдруг: "...а что это за марка машины "Запорожец"?.."
И снова: "...Читаю сейчас Марину Цветаеву "Мой Пушкин" ...с удовольствием читаю, хотя где-то и не согласен с ее оценками. И думаю: хорошо бы первый очерк с Михасей прочесть!.."
Письмо прерывается сообщением, что 10 сентября его взяли на этап, сказали – в больницу.
Витя продолжил его в Казани словами детям.
Михасеньке: "...и опять ты так хорошо описала поздний вечер на море, когда море светлее неба, словно бы светилось изнутри! Да, это прекрасно, – запечатлеть такой вечер, хоть красками, хоть словами. А это значит – и сердцем..."
Жене: "...Приятно поздравить тебя и с днем рождения и с поступлением в институт. Очень-очень рад. А как ты, в целом, доволен? Хочется услышать твое слово, твою оценку... Кстати, в журнале "Химия и жизнь" No 7 есть интересные статьи, я читал, думая о тебе. Это в разделе "Страницы истории" статья "От Петровских ворот по направлению к звездам" – об изобретателе-ракетостроителе Евгении Мошкине, о том, как этот талантливый человек вошел в науку, о его судьбе. И еще статья о биологии моря, о разведении мидий..."
|
