Г.Альтов. УГОЛ АТАКИ
===================================
Далекие почитатели автора рассказа
и гениального творца – создателя ТРИЗ
с нижайшим поклоном возвращают рукопись
в виде книги.
(Соня и Виктор Сорокины) Париж, 1993
===================================

УГОЛ АТАКИ 1.

Я написал слово "рассказ" и подумал: какой же это рассказ, если все произошло в действительности и я просто вспоминаю то, что было... Впрочем, странная это штука – память. Сначала она работает как старательный фотограф – на снимках все точно так, как было. Но проходят годы, и память становится художником, причудливым и свое-нравным: что-то убирает, что-то добавляет, вдруг ярко окрашивает что-то неглавное и делает его главным, меняет лица, одежду, погоду, словом, все перерисовывает на свой лад.
Думая сейчас об этой истории, я почему-то прежде всего вспоминаю ночь перед испытанием "Черепахи". Мы сидели у самой воды и смотрели на "Черепаху". С вечера, пересилив летний бакинский зной, подул ветер, и "Черепаха" тихо покачивалась в двух метрах от нас.
– Обидно будет, – сказал Яшка, – очень будет обидно, если завтра ты вмажешь в тот берег.
Тут надо сказать, что "Черепаха" была первым в мире ракетным кораблем. В наши дни это звучит вполне обыденно: ракетный корабль – так ракетный корабль, кого теперь удивишь ракетами. Но я рассказываю об июле 1940 года, а в те времена слово "ракета" звучало столь же фантастично, как звучат сейчас слова " машина времени". Представьте себе, что рядом с вами стоит первая в мире машина для путешествий в прошлое и будущее, причем вы еесами построили, и вот ваш друг предостерегает вас: "Завтра первое испытание, так ты уж, пожалуйста, постарайся не врезаться в каменный век..."
До того берега было метров двести, не больше. Как только "Черепаха" рванется, надо будет мгновенно выключить двигатель, чтобы не вмазать в бетонную стену. "Черепаху" следовало бы испытывать в море, а не здесь, в маленьком пруду на окраине загородного парка. Но это уже зависело не от нас.
Итак, был июль 1940 года. Утром должна была приехать комиссия, и мы сидели у воды и смотрели на " Черепаху". Мы строили ее целый год, а когда тебе пятнадцать, год – это очень много, это почти половина жизни.
Но лучше рассказать все по порядку. Созданию "Черепахи" предшествовала извилистая цепь событий. Собственно, сначала никаких особых событий не было. До седьмого класса жизнь была удивительно проста, и дальнейшее тоже представлялось простым и очевидным: кончу школу, поступлю в военно-морское училище. А пока я занимался в морском кружке Дома пионеров, читал книги о морских сражениях, бегал в яхтклуб и при такой бурной деятельности умудрялся все-таки не получать двоек. Яшка учился на пятерки, с ним тоже почти все было ясно: он станет врачом, как его отец и дед. Мы жили в одном дворе, учились в одном классе и сидели за одной партой. Яшка был типичным "очкариком", но я считал, что, может быть, в конце концов из него получится морской врач. Так что дружба у нас была полная.
События начались в седьмом классе, когда в нашей группе появилась Дина. Раньше она жила в маленьком городке, не помню уже каком. Яшка сказал, что она – из сказок Андерсена, это я почему-то запомнил. Впрочем, сказки меня нисколько не волновали, я тогда читал книгу "Подводная война в Атлантике в 1914-18 гг." К книге были приложены и карты и схемы, по ним я следил за действиями подводных лодок и кораблей-охотников. Дину, однако, не устраивало, что кто-то не замечает ее присутствия. На большой перемене она подошла ко мне и поинтересовалась книгой. Мы немного поговорили. Оказалось, что Дина умеет плавать кролем, что "Остров сокровищ" она смотрела четыре раза и что она слышала о Ютландском бое. После этого я стал замечать Дину, очень даже стал замечать, хотя вскоре выяснилось, что о Ютландском бое ей рассказал Яшка, которому за месяц до этого я сам все подробно объяснил...
Так вот, как-то пронесся слух, что в Доме пионеров организуют новый кружок – химический. Да, тут надо сказать несколько слов об этом Доме пионеров. По тем временам он был сверхобразцовым и сверхпоказательным: огромное здание – бывший дворец нефтепромышленника, великолепное оборудование в кружках и мастерских, спортзал, сад, концерты, кино, а главное – просто потрясающие руководители. Морским кружком руководил Сергей Андреевич, самый настоящий капитан самого настоящего дальнего плавания, знавший все моря и океаны. А у наших соседей, планеристов, руководителем был летчик с орденом Боевого Красного Знамени. Когда он, чуть прихрамывая, проходил по коридору, мы, затаив дыхание, смотрели на его орден. Попасть в Дом пионеров было очень трудно, все кружки были переполнены, и потому, услышав о новом кружке, Дина объявила, что надо сразу пойти и записаться. К этому времени она запросто командовала всем классом. По современной научной терминологии, она стала признанным лидером группы. Химия ее нисколько не интересовала, других ребят тоже, но Дина очень логично объяснила, что записавшись в химический кружок, можно получить пропуск в Дом пионеров и бывать на вечерах и концертах. Так что человек десять пошли и записались. Я тоже записался, хотя нельзя было одновременно заниматься в двух кружках, за это могли вообще выгнать.
На занятиях мы с Диной садились за последний стол и, не обращая внимания на химические опыты, болтали о всякой чепухе. Химический кружок находился двумя этажами выше морского, но все-таки мне приходилось постоянно быть настороже. Яшка добросовестно осваивал химию, а после занятий мы вдвоем провожали Дину.
И вот однажды Дина заболела и не пришла в школу. Не появилась она и вечером, на занятиях и в химкружке. Я, как обычно, устроился за последним столом. Рядом со мной оказался Витька. Химия его не интересовала, в кружок он записался потому, что дома его заставляли играть на виолончели. Витька все время таскал с собой книги "про шпионов" и считался авторитетом в этой области. На этот раз он тоже читал какую-то потрепаную книжку и громко сопел от переживаний. Я послушал, как он сопит, и перебрался вперед. Николай Борисович, химик, рассказывал о красках. Я тогда скептически относился к Николаю Борисовичу, уж очень он отличался от нашего капитана и летчика из планерного. Николай Борисович был похож на повара: круглый, в белом халате и белой шапочке, прикрывающей блестящую лысину. Мы называли его Колбой, это получилось от сокращения и соединения "Коля" и "Боря". Так вот, в тот вечер Колба рассказывал о красках. Почему красная краска имеет красный цвет, а синяя – синий. Какие краски были во времена Рамзеса Второго. Как Леонардо да Винчи искал новые краски для своих картин. Как живут краски и почему они стареют. Как синтезировали индиго и что такое акварельные краски, темпера, гуашь... Об этом было полезно послушать, потому что я на собственном опыте знал, что морское дело наполовину состоит из чистки, мойки и окраски. Мы постоянно драили, красили и перекрашивали "Партизана", учебный пароход Детюн-флотилии, шпаклевали и красили шверт-боты в яхтклубе, а стометровый пирс яхтклуба мы красили дважды в год.
Колба рассказывал как-то странно. Казалось, он говорит сам с собой. На нас он не смотрел. Иногда он замолкал или бормотал что-то непонятное. Иногда спорил сам с собой. Опыты он тоже показывал сам себе и веселился, когда все получалось как надо. Потом он все-таки вспоминал о нас, раздал пробирки, реактивы и начал объяснять, что сейчас из этих веществ каждый получит какую-нибудь яркую краску. Мне достались оранжевые кристаллы двухромокислого аммония. Они красиво сгорели, разбрасывая искры, и получилась зеленая окись хрома. На этом я остановился, потому, что не было никакого смысла переводить окись хрома в краску: из окиси хрома можно было сделать потрясающую мастику, я видел ее у нашего боцмана, такой мастикой удавалось за пять минут надраить до зеркального блеска бляху на ремне.
Химия мне понравилась. Я почувствовал, что моряку полезно ее знать. Скажем, кораблекрушение – и ты на необитаемом острове. Химия поможет сделать из всякой чепухи то, что нужно. Например, взрывчатку.
Когда через две недели появилась Дина, я отнесся к этому совершенно безразлично. Я сидел возле Колбы и старательно ловил каждое его слово. Дина перестала со мной разговаривать, домой ее провожал Яшка. Это нисколько не отразилось на моем отношении к химии. Теперь вместе с "Основами морской практики" я таскал в портфеле "Занимательную химию" Рюмина.
Химия, как говорил М.В.Ломоносов, далеко простирает свои руки в дела человеческие. М.В. был прав, я в этом убедился. Чтобы разобраться в химии, нужно знать физику, а чтобы знать физику, нужно знать математику, ну а чтобы знать математику, надо вкалывать. Я теперь подолгу готовил уроки, дома это вызвало переполох, потому что раньше я все делал за полчаса: что-то быстренько прочитаешь, что-то на ходу спишешь у Яшки. У меня не хватало времени, я стал подниматься на час раньше, чтобы на свежую голову порешать задачки, и мама, окончательно перепугавшись, повела меня к известному в городе детскому доктору Клупту. Старенький Клупт долго выслушивал и выстукивал меня, разглядывал мой язык и вздыхал. Потом он сказал: "Сложный случай. Приведите-ка его еще раз. Попозже..." Мама, побледнев, спросила: "Когда?" Клупт пожал плечами: "Лет эдак через сорок. Или пятьдесят". Седьмой класс я кончил почти без троек. Летом химкружок не работал, я целыми днями пропадал на "Партизане", а по вечерам читал "Химию для всех" Партингтона.
В сентябре, на первом же занятии, Колба объявил, что предстоит всесоюзная олимпиада детского технического творчества, и мы должны подготовить действующие модели химических заводов – солянокислотного, сернокислого и так далее. На следующий день Сергей Андреевич тоже сказал насчет олимпиады: нужны, мол, модели кораблей.
Я понял, что горю: сработать одновременно две модели просто невозможно. Однажды я делал модель тральщика, это потребовало уйму времени. И потом что это такое – модель солянокислотного завода? Обыкновенная установка для получения соляной кислоты – как в школьном учебнике: пробирки, спиртовки, трубки. Только все это прикрыто фанерными коробками, изображающими заводские помещения. Ничего вдохновляющего. К тому же, мастерские одни для всех кружков, так что я погорю совершенно обязательно.
И вот тут у меня появилась гениальная идея. Как все гениальное, она быта проста, эта идея. Точнее – казалась простой. Я даже не подозревал, как потом все усложнится...