***

Итак, я получила направление в Казахстан. Мне хотелось спрятаться подальше, поглубже. Тогда не знала я еще, что невозможно человеку уйти от себя. И когда он бежит от чего-то по каким-то внутренним причинам – это обман самого себя.

Казахстан встретил меня огромным селом с красивым названием Зеренда. Здесь было все, чего мне внутренне хотелось, – кусочек гор, кусочек леса, кусочек воды. Село было на берегу прекрасного озера, большого, так что другой берег практически был не виден. Широкие улицы, деревянные избы, гуси, расхаживающие стаями и хозяйственно гогочущие, – все было непривычно глазу. Я поселилась у добрых стариков, живших рядом с избой-аптекой, которой мне предстояло заведовать.

Бывший управляющий этой аптеки остался в ней в качестве рецептаря-контролера. Была еще в штате фармацевт, девочка-казашка, и санитарка. Вся бухгалтерия аптеки, вся документация, отчетность лежала на заведующем – т.е. теперь на мне. Я в растерянности смотрела на груду бумаг, на деньги, сдаваемые мне в конце дня, – "выручку". Прошло по меньшей мере две недели, когда я столкнулась еще с одной стороной деятельности зав.аптекой. Дело в том, что аптека обычно обеспечивает медикаментами и медицинскими товарами прикрепленные к ней аптечные пункты и лечебные учреждения. К Зерендинской аптеке был прикреплен туберкулезный санаторий. Раз в неделю старшая медсестра санатория приносила требование, и мы обеспечивали его. Так вот, эта старшая сестра, забирая медикаменты, вдруг протянула мне упаковку пенициллина для инъекций (40 фл.) и произнесла фразу, которая до меня не дошла сразу: "Я оставляю вам упаковку пенициллина, а вы вместо нее дайте, пожалуйста, светозащитные очки". – Хорошо, но что дать вам на разницу в стоимости?" Она посмотрела на меня както странно: "Ничего". – "Но остается около двух рублей..."

– Вы знаете, очки я себе беру, так что разницу можете оставить себе.
О, Господи! До меня дошло, наконец.
Я принесла очки и таблетки анальгина на остальную сумму.
– Я понимаю... Но это последний раз.

Санаторная медсестра открыла мне мою работу, мое положение зав.аптеки глазами "со стороны". Неуютно стало и как-то очень неспокойно. К тому же бывший управляющий аптеки должен выплатить довольно крупную сумму недостачи – откуда он ее возьмет, если опять-таки не из аптеки. Но теперь уже не неся никакой материальной ответственности. В меня вошло недоверие, и я уже ничего не могла с собой поделать. Я подала заявление с просьбой перевести меня на другую работу, и что при первой возможности я откажусь от материальной ответственности.

У стариков Барановых я прожила недолго, перейдя вскоре жить в освободившуюся комнату при аптеке. Большая комната, две койки в ней, большой стол, два стула, огромная печка, которую в конце сентября мы уже начали топить. Заодно что-то и готовить. Главным образом, кипятить воду для чая. Пишу "мы", потому что я пригласила жить к себе молодого врача-фтизиатра, девушку, только что, как и я, получившую диплом и направленную на работу в Зерендинскую районную больницу. Очень активная татарочка с красивым именем Замфира. Мы вместе хозяйничали, в выходные дни иногда выбирались на природу.

В одном из таких походов она спасла мне жизнь. Был уже конец октября, лес стоял обледенелый. Зашли мы куда-то далеко и вдруг потеряли направление, т.е. попросту заблудились. Я решила влезть на дерево, благо, находились мы на вершине одной из сопок, в надежде увидеть нашу Зеренду. Поселок я увидела, но при спуске с дерева сучок под ногой обломился, и я полетела вниз. Упала на спину и услышала только какой-то внутри себя хруст, помню еще, что никак не могла сделать вдох... и потеряла сознание. Очнулась, когда увидела над собой испуганные глаза Замфиры. Она делала мне искусственное дыхание.

Спустя неделю я отплатила ей тем же. С субботы на воскресенье мы натопили хорошо печь и, закрыв задвижку на трубе, чтоб не уходило тепло, улеглись спать. Рано утром я проснулась от мяуканья кошки. Хотела встать... и не смогла. Голова закружилась, кровать начала переворачиваться вместе со мной. Вцепившись руками в матрац, я хотела подняться и снова упала; странный запах напомнил мне далекое детство – да мы же угорели! Нужно открыть дверь. Я звала – Замфира! Замфира не слышала. Упав на пол, я доползла каким-то чудом до двери, голова будто в пять раз увеличенная, в глазах цветная темнота. Сил никаких, но всетаки удалось открыть дверь. И черные и красные, и желтые блики перед глазами...

Очнувшись, я опять увидела Замфиру – она пыталась оторвать меня от холодного, обледеневшего столба, что стоял во дворе. Было светло. Она потом рассказывала, что проснулась от холода – дверь настежь, моя кровать пуста. Ну, а если б не настежь? проснулась бы моя красавица Замфира? В общем, я чувствовала себя спасительницей. И мы были квиты.

К ужасно неприятной работе в аптеке добавились прочие "сюрпризы". Однажды мне позвонили из райкома комсомола.
– Нина Михайловна, вам нужно встать на комсомольский учет. И нам нужно познакомиться. Тем более что мы на бюро решили поручить вам культмассовый сектор...
– Что, какой сектор?
– Культмассовый. У нас плохо с людьми. Вы – молодой специалист, с высшим образованием, вот мы и решили...
– Что я вам подхожу, так?
– Да. Поручить вам...
– Но я так не думаю. Это во-первых. А во-вторых, у меня нет комсомольского билета, я... его потеряла.

Решение пришло мгновенно. До этого как-то не было вообще мысли о том, чтобы выйти из комсомола. В 28 лет по возрасту выйду из него, и дело с концом. Но это бесцеремонное "мы решили" буквально взбесило меня.
– То есть, как потеряли?
– Ну, как теряют. Не знаю как. Где-то в сборах, в дороге...
И повесила трубку. В висках стучало.

Вечером этот свой дневной разговор я передала Замфире.
– Завтра, наверное, позвонят. Ну, что ж, тем лучше, сразу.

Я беру свой билет и бросаю в печку. Все, возврата нет. Необычно внутри меня. Произошло что-то очень важное. Я сажусь за стол и пишу письмо Виктору. О Зеренде. О том, какие огромные толпы гусей ходят по улице, и я всякий раз пасую перед ними и заставляю себя не оборачиваться, слыша сзади шипение и гоготанье. И о том, что моя попытка носить воду в ведрах на коромысле не увенчалась успехом, и о стариках Барановых, так тепло опекавших меня, кормивших домашним хлебом и парным молоком, о лесе, об озере...

Я успела даже получить ответ, и была наполнена им. Но обретенное, было, равновесие после истории с комсомольским билетом ушло. Через несколько дней меня вызвали в райком комсомола.

В просторной комнате за большим столом – молодой казах.
– Я Комарова, вы меня вызывали.
– Да. Вы знаете, что ваше небрежное отношение к комсомольскому билету преступно в наши дни, особенно тогда, когда международная обстановка такая напряженная, тогда, когда враги пользуются всеми средствами, чтобы проникнуть в наши ряды, когда тогда (он запутался в этих "когда – тогда")... – И, видимо, забыв продолжение речи, начал задавать вопросы: имя, год рождения, где вступала в комсомол, в каком году, образование, национальность – все это куда-то вписывая.
– Я думаю, вы понимаете серьезность вашего проступка и впредь будете...

Говоря это, он протягивал мне знакомую маленькую книжечку.
– Вы что, выписали мне новый комсомольский билет?

Видимо, на моем лице были ясно написаны все эмоции, потому что он вдруг как-то застыл, жестко сжался.
– А вы что, не хотите получить билет, может быть?
– Да, действительно, не хочу. И до свидания.

Вслед я слышала слова: мы вам дадим такую характеристику, мы сообщим!.. но я уже закрыла дверь.

Накануне ноябрьских праздников пришла телефонограмма о проведении в аптеке плановой инвентаризации. Вот и представился неожиданно выход: я делаю инвентаризацию, и уезжаю из Зеренды.

Решение принято. Я еду в Киев. Вечером сказала об этом Замфире. Она аж зажмурилась от волнения.
– Я еду с тобой! Мне терять нечего. Я ведь детский врач, а меня определили фтизиатром.

В общем, сказано – сделано. Замфира купила билеты на самолет на 6 ноября, на вечер 6-го числа я подписала последний лист инвентаризационной ведомости описи материальных ценностей. Один экземпляр отправила с представителем аптечного управления, второй взяла с собой. Третий, контрольный, остался в аптеке.

До Кокчетава – на грузовике. Из Кокчетава до Киева – кажется, три часа лета, но я не помню. Под Киевом у меня жили родственники. Мы приехали без предупреждения. Два дня мне понадобилось на покупку билета в Симферополь. За эти два дня Замфира очаровала моих родственников, и больше – она нашла себе мужа! Вот так кончилась моя кокчетавская эпопея.

Потом, правда, было продолжение, когда вдруг (я уже жила в Ялте) пришла повестка в суд, где я значилась в качестве ответчика. Кокчетавское аптечное управление насчитало мне недостачу товаров в аптеке на сумму 300 рублей. Для меня это было тем более неожиданно, что по моим данным инвентаризация прошла благополучно. Да и времени прошло почти год. Я и думать забыла о своей "торгашеской" работе. Потом эти деньги вернулись обратно – нашли "ошибку". Но тогда для меня это была огромная сумма – помогла Юлия Александровна.

В Ялте в обшем-то я смогла устроиться на работу без особых трудностей. В аптеках, на мое счастье, работы не оказалось, и я устроилась в Никитский ботанический сад в лабораторию биохимии растений. Меня взяли на должность старшего лаборанта. Оклад больше аптечного, 36 дней отпуска, и никакой материальной ответственности! Я могла бы быть счастливой. Я продолжала писать Виктору. Время измерялось ожиданием ответа. Каждое письмо – счастье, боль, отчаяние, что ничего изменить нельзя, и забыть нельзя. Наконец, я решилась пригласить Виктора в Крым, хотя бы на неделю. Наверное, Бог услышал меня...

Я встречала Виктора в симферопольском аэропорту. Он как-то изменился. Усталая, какая-то неуверенная улыбка.
– Виктор!
– Нина! Здравствуйте!
– Здравствуйте!

А что дальше? Что нужно говорить? Что-то же нужно! Хорошо, что темно, хорошо, что хозяйка положения я – Виктор ничего не знает здесь.
– Давайте поспешим на троллейбус, здесь недалеко остановка. Устали?
– Да нет. Самолет – это так удобно, быстро. Но какой здесь удивительный воздух, и тепло как!
– Да, вам повезло, потому что вчера целый день лил дождь, и было очень прохладно.

Я совершенно не помню, о чем мы говорили в троллейбусе. Но помню теплое, мягкое черное небо, с огромными низкими звездами, спустившимися на самые верхушки сосен, когда мы вышли из троллейбуса. И тепло казавшейся огромной Витиной руки. Мы по тропинке спустились на дорогу и так шли молча, держась за руки. На каком-то очередном кругом повороте открылось: с одной стороны, внизу, табачная плантация, с другой, вверху, – чайных роз. Воздух был просто пересыщен эфирными маслами, его не надо было даже вдыхать, он сам вливался в легкие. Я вдруг почувствовала, что вокруг меня всего так много, и все – так прекрасно, что невозможно вместить в одни глаза.

– Виктор, посмотрите, как все это красиво! И как я счастлива, что вы... Господи, как хорошо, что вы приехали!

Меня не было. Внизу было море, вверху – горы, вокруг звездные сосны и рядом, совсем близко тот, кто единственно был, кто так давно уже был моим ведущим, моим собеседником. Я постоянно жила с ощущением присутствия Виктора. На улице, в переполненном автобусе из лиц, окружавших меня, я составляла портрет Виктора, и когда это удавалось – день светлел:
– Посидим здесь?
– Да, да, конечно!
Вдруг в наступившей тишине нас обступили со всех сторон заливистые трели сверчков. Они просто оглушали. Странно, когда шли, кажется, не был никаких звуков. Только стук сердца и тепло, и сила Витиной руки.
– Цикады?
– Нет, это сверчки. Цикады трещат днем, и чем жарче, тем сильнее,

Эту ночь, естественно, мы не спали, хотя мама приготовила Виктору маленькую комнатку в летнем домике-сарайчике.

Виктор захотел спуститься к морю.
Была удивительная ночь. Виктор много спрашивал, а я подробно отвечала. Я боялась длинных пауз.
Утром, вернувшись, я показала Виктору его комнатку:
– Вам нужно отдохнуть.

Позже мы завтракали. Домашним он был представлен как преподаватель института, приехавший в Ялту по делам... В общем, какой-то лепет, которому все "вежливо" поверили. Потом мы исчезли на несколько дней, поселившись в крохотной комнатушке в Никитском ботаническом саду у знакомой женщины, уступившей нам свое жилье.

Продолжение следует.