В процессе работы над главой «Эстетические потребности» я постоянно ощущал, что значительная их часть выскальзывает из рук – пока не понял, что чувственные и эстетические потребности – вещи весьма разные.

Выделение чувственных потребностей в самостоятельную группу – дело сложное, поскольку удовлетворение ЛЮБОЙ потребности вроде бы завершается положительным чувственным всплеском. Но во всех случаях, кроме одного, этот всплеск является не самоцелью, а непроизвольной, непреднамеренной реакцией. Однако существуют потребности, в которых самоцелью является именно чувственный всплеск, а уж каким образом он вызван – в большинстве случаев принципиального значения не имеет. Такие потребности я и буду называть ЧУВСТВЕННЫМИ.

Стремясь удовлетворять чувственные потребности, человек буквально охотится за ними. Вот список известных мне сильных чувств, нередко представляющих для человека очень важные и желаемые цели: влюбленность, светлая (может быть, осенняя) грусть, торжественная тревожность, чувство свободы, общности, могущества и риска, чуда или удивления… Есть люди, для которых влюбленность важнее любви и секса, и потому они вечно флиртуют. Другие люди уходят в осенний лес, чтобы блаженствовать в грусти и одиночестве. Третьи ради острого чувства риска готовы участвовать в крайне опасных аттракционах. Четвертые готовы пойти на край света ради чувства чуда (вспоминаю одесского купца пятнадцатого века, отдавшего за кокосовый орех с Сейшельских островов целый корабль с товаром!). А нередко люди потребляют и наркотики – с целью получения фантастических чувств, именно чувств, а не ощущений.

Чувственные потребности являются предтечей потребностей эстетических, для удовлетворения которых нужна большая работа сознания. Но когда от исполнения бардовской песни на глаза наворачиваются слезы, слушатель удовлетворяет не эстетические, но именно чувственные потребности – общности, сострадания, грусти. И когда за столом поют сельские жители, они удовлетворяют не неведомые им эстетические потребности, но опять же потребности чувственные.

Без различения чувственных и эстетических потребностей невозможно понять загадочный феномен, когда художник-самоучка трогает своим произведением до глубины души, а художник-профессионал оставляет нас равнодушными к его произведениям. Всего один домашний «концерт», который в свое время исполнила восемнадцатилетняя Алла Пугачева, перевешивает по силе все то, что она исполняла на сцене!

Случается, что люди стремятся к получению не только позитивных чувств, но и, так сказать, отрицательных. Так, люди сознательно идут на фильм, зная, что он будет вызывать сильнейшее чувство сострадания, страха и т.п. И вспомним, как часто дети просят рассказать им стра-а-шную сказку…

Бывает, что сильные желаемые чувства бывают опасными. Слишком впечатлительное чувство своего могущества может столкнуть человека с десятого этажа, увы – в последний полет… Однако это слишком редкая ситуация, и способность к чувствам, так же, как и к ощущениям, нужно охранять от злых взглядов и слов и от давления обстоятельств. Любые чувства легко убить, после чего восстановить их почти невозможно. Но так как потребность в желаемых чувствах составляет психическую энергию человеческого поведения, то и к своим, и к чужим чувствам нужно относиться предельно бережно. Без чувств влюбленности и грусти, чувства чуда человек утрачивает истинное величие. Поэтому трудно не согласиться с Кафкой: "Человек способен сотворить многое; но если он лишен прекрасных чувств, то он мне не интересен".

Давно замечено, что исследование чувств разумом и научное познание вообще отрицательно влияет на эстетическую чувственность. Я фотографично помню свои чувства от созерцания глубокого звездного неба в 5 лет – когда мое вербальное сознание было девственно-сельским, в 15 – когда какие-то познания о Вселенной я почерпнул из научно-популярной литературы, и в 25 лет – когда я приобрел солидное естественнонаучное знание. Так вот, величина и глубина чувства от созерцания звездного неба в 25 лет была на порядок слабее, чем в 5 лет. А хотелось бы чувствовать его так же, как в детстве…

Тяга к чуду является важнейшим из чувств. Именно это чувство заставляет людей искать истину и заниматься наукой.

Осознание возможной катастрофичности утраты чувств повергло меня в ужас и поставило передо мною два вопроса: как восстановить и сохранить чувственность в случае утраты и, если это невозможно, чему отдать предпочтение в дилемме "чувства или знание"?

Первую задачу я решил удовлетворительно: сегодня при созерцании того или иного явления я вытаскиваю из памяти то чувство, которое у меня возникало при созерцании этого явления в раннем детстве. Попутно была поставлена задача поддерживать в памяти весь спектр детских чувств. При чувственном созерцании я стараюсь забыть (или отодвинуть в сторону) научные знания и силой духа раскачать способность к полноценному чувствованию. Конечно, мне не удалось вернуть себе способность к детскому чувственному восприятию мира в полной мере (что, в частности, не позволило мне стать большим художником в широком смысле этого слова), тем не менее, по моим ощущениям, и на старости лет я полностью понимаю чувственный мир окружающих меня людей – и детей, и взрослых.

Вторую задачу можно представить в виде самых контрастных для подростка двух альтернатив. Перед ним стоит выбор между двумя возможными жизнями-судьбами.

Первая до предела насыщена острыми, яркими чувствами, но без глубокого познания и понимания мира и, следовательно, без интеллектуального творчества; вместе с его физической смертью и чувственный аппарат психики, и сами чувства превратятся в ничто; он не оставит потомкам никаких положительных материальных достижений (не считая, может быть, произведений искусства), увеличивающих защищенность жизни потомков от различных природных и общественных невзгод.

Вторая альтернатива в значительной мере требует пожертвования чувственными удовольствиями во имя сокращения бед человеческих. Для этого, разумеется, требуется приобрести могущественный интеллект.