Исторически сложившийся и все еще превалирующий стиль мышления – исторический, эволюционный, компоновочный. Не имея ни малейшего понятия о конституции будущей системы, "конструктор-историк" может создать новую систему, отталкиваясь лишь от уже известных элементов, от взгляда из прошлого; он не способен взглянуть на стоящую перед ним задачу взглядом из будущего.
Чтобы предсказать будущее изменяющейся системы, "конструктору-историку" необходимо знать ее предысторию. Образ будущего состояния системы (а также функция ее изменения, "развития") возникает у него как прогноз эволюции системы. И если имеет место (совершается) изучение сложной системы (биологического объекта, сознания, общества, природы и даже небольшой ее части), то сознанию самого гениального мыслителя не под силу проанализировать все бесконечное множество разнохарактерных ее элементов и взаимоотношений между ними. Поэтому, при изучении сложных явлений, "конструктор-историк" вынужден ограничиваться рассмотрением неполной предыстории системы. А без знания главной логики системы отбор исходных элементов не может быть иным, как только случайным (ибо логика отбора должна быть еще только выявлена – после исследования построенной системы).
При построении новой системы конструктор-системник (в противоположность "конструктору-историку") исходит из надсистемы (даже в том случае, если он о ней знает очень мало), в которой эта новая система является частным случаем и на которую распространяются законы надсистемы. Последнее обстоятельство уже дает какие-то контуры будущего решения, какую-то директиву для процесса построения системы. Конституция системы (в этой главе термин конституция используется только в значении «система качеств – т.е. важных свойств и отношений – вещи») позволяет мыслителю легко замечать нужные для строительства элементы, находящиеся вне системы, и включать их в создаваемую систему. А если таких элементов не видно, то конституция подсказывает способ строительства нужных элементов.
Часто можно услышать, что для понимания системы нужно выйти за ее пределы (рассмотреть ее извне) и что нельзя понять систему (ее качество, ее конституцию), анализируя только отношения между ее элементами. Однако попытки развития этой идеи мне не встречались. Системный подход возник в моем сознании самопроизвольно (лет в 25). Но только дискуссия с тризовцами (в 1996 г.) побудила меня "копнуть" глубже.
Главное, не может не поразить логическое умозаключение: у теории системности не существует надсистемы (а вдруг, все-таки, последняя есть?!..), то есть она (теория) экстраординарна – надсистема входит в подсистему. Таким образом, теория системности есть последняя, высшая инстанция в человеческом знании-сознании, в иерархии управления всем и вся. Но, к счастью, оказалось, что эта теория может развивать самою себя, так как она совмещает в себе признаки и системы, и надсистемы. (И здесь мы подходим к первоистокам логической природы сознания вообще!) Интерпретация полученных мною выводов на конкретных примерах понадобилась уже позже – для иллюстрации изъянов исторического стиля мышления.
"Конструкторы-историки" исходят из того постулата, что построить систему на "пустом месте" нельзя, что она строится, возникает «по объективным причинам» ТОЛЬКО в процессе эволюции какой-либо УЖЕ имеющейся предсистемы. Следовательно, и сами предсистемы возникают тоже эволюционно – непланомерно и неожиданно для исследователя.
Однако существует область человеческой деятельности, где нелепость данного подхода налицо. Это – архитектура (являющаяся, кстати, простейшей моделью любого строительства, в том числе и строительства систем). Разрабатывая проект здания свободно, архитектор-системник исходит не из конкретных (уже имеющихся) элементов будущего здания (туалет, кухня, спальня и т.д.), но из надсистемы "здание – потребитель", из неких общих представлений о красоте и удобствах. Он, прежде всего, ориентируется на выполнение зданием (системой) требуемых потребителем функций. Из наилучшего решения этой задачи следуют и наилучшие идеальные решения каждой из подсистем здания – вплоть до элементов. Если бы в природе существовали лишь единственные модели туалета, кухни и т.д., то общее архитектурное решение было бы в значительной мере предопределено. В действительности же существует великое множество даже типовых туалетов (кухонь и т.д.), и архитектор имеет возможность выбрать модели, наилучшим образом отвечающие его замыслу. А если удовлетворительной модели какого-то узла нет, то он МОЖЕТ дать заказ соответствующему специалисту на разработку узла с требуемыми характеристиками.
Однако из беседы с двумя архитекторами («эволюционистами») я узнал, что они поступают прямо наоборот: сначала они мысленно составляют список всех имеющихся конструктивных элементов, а уж потом начинают соображать, чтО из них можно построить!
Системный подход, замечу, весьма часто требует создания и изобретения новых вещей, а при «историческом» подходе такой нужды просто не возникает.
Аналогия с архитектурой позволяет увидеть и сформулировать главные принципы строительства системы:
1. Чтобы построить систему (начиная с ее предназначения), сначала нужно оттолкнуться от надсистемы – даже если последняя не дает ясных директив для построения системы.
2. Система строится инструментами, НЕ принадлежащими системе (и даже надсистеме – обращаю внимание на это очень важное обстоятельство).
3. Все подсистемы (вплоть до элементов) должны соответствовать конституции системы.
4. Перечисленные выше принципы системы распространяются и на подсистемы.
Следовательно, для того чтобы быть успешным строителем любых систем, сознание исследователя и строителя должно исходить из центрального блока сверхсистемы, для которой уже не существует надсистемы, – то есть из теории системности.
Творческих людей среди всех вещей в мире интересуют вещи новые и особенно – принципиально новые. А так как почти все «вещи для нас» являются системами, то нас интересуют новые системы (в частности, в качестве возможных целей).
Чем же отличается новая система от старой, известной?
Для ответа на этот вопрос нам придется прежде всего ввести понятие о степени новизны. Оказывается, степень новизны бывает разной: от 1 (т.е. совершенно новой) до 0 (т.е. совершенно старой). Например, мы купили себе новое (совершенно новое!) пальто. Сколько времени оно будет новым? День-два, а потом ПОСТЕПЕННО оно станет превращаться в старое.
Попробуем определить понятие новизны для любой «вещи для нас», т.е. вещи как системы всех ее свойств и отношений. Исходя из подхода А.И.Уемова к определению понятия вещь, можно заключить, что вещи являются тождественными, если их конституции полностью совпадают. И наоборот: разные наборы СУЩЕСТВЕННЫХ свойств и отношений определяют и разные вещи. Получается, что любая система свойств и отношений, взятых в качестве главных, в любом случае образует некоторую «вещь для нас» (как некий образ). Будет ли ей соответствовать какая-либо реальная или нереальная «вещь в себе» (как прообраз) – вопрос другой. Важно, что мы скомпоновали новую вещь «из ничего» и что она начала свое шествие в информационном пространстве.
Процесс превращения новой вещи в старую легко выразить через потерю вещью каких-то существенных свойств и отношений, т.е. выразить через изменение ее конституции. Но при этом «индивидуальности» и новой, и старой вещи должны быть тождественны. Так, например, новое пальто превратилось в старое, если:
– прошло много времени с момента покупки (и пальто стало немодным; мода – это определенный вид отношений в обществе к вещам данного типа, и это отношение входит элементом в конституцию пальто);
– от пальто оторвалась пуговица (наличие пуговиц есть непременное свойство пальто);
– цвет пальто заметно поблек (блеклость есть определенная количественная характеристика изменения цвета, который входит элементом в конституцию пальто). И т.д.
Каким образом новая вещь превращается в старую, мы, будем считать, разобрались. А теперь самый важный вопрос относительно новизны: как и из чего появляется сама новизна?
Прежде всего отметим, что новизна – не физическое качество вещи, а определенное отношение между вещью и человеком (или обществом). И в самом деле: любая «вещь в себе» для разных людей представляет собою РАЗНЫЕ «вещи для нас», поскольку конституцию одной и той же «вещи в себе» каждый человек видит ПО-СВОЕМУ, субъективно. Так, в конкретной помощи человека А человеку Б Иванов может увидеть акт бескорыстия, Петров – напротив, корыстный расчет, а Сидоров – скрытую форму насилия. Или: лягушка для одного – представитель земноводных, для другого – продукт питания, для третьего – нечто отвратительное и т.д.
Я думаю, что добиться тождественности конституций (с позиции разных людей) для конкретной вещи – цель не достижимая, хотя к ней и надо стремиться. Проникновенное понимание этой мысли дает человеку важную директиву в общении с другими людьми: следует уважать отличное от вашего мнение других людей, но вместе с тем и стремиться к полному тождеству мнений.
Ну а теперь мы можем легко ответить на вопрос: как появляется новизна?
Новой «вещью для нас» будет та, конституция которой отличается от конституций всех известных нам вещей хотя бы одним существенным качеством.
Таким образом, несущественное отличие предъявленной вещи от уже известных вещей новизны не создает. Так, если в предложении какое-то слово заменить синонимом, то в смысловом отношении предложение новым не становится. Однако это только в том случае, если свойство «смысл» включено в конституцию. Но если нас интересует не смысл фразы, а лингвистическая структура предложения, то замена даже одного слова на синоним меняет фразу, и если это изменение для нас важно (например, в случае расшифровки закодированного текста) и ново, то измененная фраза будет в целом являться для нас новой.
Возвращаясь к вопросу о тождественности вещей, стоит заметить, что в «вещи для нас» нас интересуют только ее существенные качества, а несущественные мы игнорируем. Так, для художника, рисующего натюрморт, натуральное яблоко и яблоко-бутафория являются тождественными.
Бросается в глаза, что степень новизны сильно коррелирует с эффективностью новой вещи в случае применения ее в качестве средства производства. Так, если бы холодильник не имел бы применения в быту, вряд ли он вызвал столь огромный интерес лишь оригинальностью своего устройства или свойством поддерживать холод. Но когда общество осознало, сколь велик его эффект от использования в быту, степень его новизны резко подскочила вверх.
Другой пример: способ записи информации с помощью лазера. Метод оказался столь универсальным, что совершил настоящую революцию по существу в каждой информационной области.
Наконец, один из самых важных примеров: создание ТРИЗ Г.С.Альтшуллером. Он оказался применимым (причем с высочайшим эффектом) практически в любой области человеческой деятельности. И степень новизны этого факта выходит за пределы возможного восприятия.
Короче, чем выше иерархический уровень класса, к которому принадлежит новая вещь, тем степень ее новизны психологически выше; например, в такой иерархии: одно яблоко, новый сорт яблок, новый вид фруктов, новый класс продуктов питания, продукт удовлетворения нового класса физиологических потребностей и т.д.
© Copyright: Виктор Сорокин, 2008
Свидетельство о публикации №2806040057
|
