Да, она не была учителем, ибо была Учителем! И потому на эту тему:

===============

Просто так! 2. Учитель.

В феврале 1960 года я возвращался домой из Лесотехнического института, где учился на втором курсе факультета электроники. Войдя в вагон загорского поезда, я сел на второй скамье от входа и через три ряда сидений, с другой стороны поезда, увидел полного, пожилого мужчину, лицо которого сразу и целиком завладело мною. Дотоле подобных лиц мне встречать не доводилось: с полной достоверностью оно свидетельствовало о беспредельном величии духа его владельца. Одного этого было достаточно, чтобы пойти за явлением хоть на край света. А ведь, кроме того, лицо отражало богатейшее знание жизни – как в пространстве, так и во времени. И потому, опережая дальнейшее любование необычайной красотой человека, я принял железное решение: во что бы то ни стало познакомиться. Но когда поезд прогромыхал по мосту над Учой, я понял: пассажир поедет дальше. Поборов смущение, я подошел к нему:
– Извините, но мне очень хотелось бы с вами познакомиться.

Взглянув на меня чуть прищуренным, но отнюдь не удивленным взглядом, пассажир сказал:
– Я вижу, вам надо выходить. Тогда я сойду с вами, а поеду следующим поездом.

Илья Александрович – так звали пассажира – просчитался: загорские поезда на станции Пушкино проходили один за другим, а мы все говорили и говорили… А вот о чем? Память молчит, как партизан. Твердо знаю только одно: никакими интересными для пожилого человека знаниями я не обладал. Что же удерживало Илью Александровича от того, чтобы прекратить разговор и поехать к какому-то своему знакомому на дачу в Хотьково? Объяснение тут может быть только одно: есть люди, нуждающиеся в Учениках, и я давал Илье Александровичу надежду оказаться таким Учеником. И эту его надежду я оправдал вполне.

…Мы прообщались на станции битых два часа! Для каждого из нас, одного – еще юноши, другого – уже готовящегося в мир иной, эта встреча была восходом солнца – вечного и незаходящего. С тех пор раз в месяц мы встречались для задушевных бесед в «стоячке» ресторана «Прага». Угощал всегда он, поскольку я, живший лишь на одну стипендию, еле сводил концы с концами…

Конечно, более всего мы говорили о вечных ценностях: любви и тяге к безграничному совершенству. Человеку даны безграничные возможности для строительства красоты во всем, и он обязан реализовать их до конца. Душа, интеллект, чувства, человеческие отношения, искусственный мир, природа – все это можно улучшать безгранично. Илья Александрович учил меня искусству жить бесконфликтно с окружающими. Осторожно он вводил меня и в мир политики. От него я узнал о расстреле рабочей демонстрации в Новочеркасске, а также о скрываемых официозом масштабе сталинского террора.

Его любимым писателем был С.Моэм. К нему он приручил и меня. Это была по существу моя первая в жизни художественная литература, с которой я столкнулся…

Несколько раз он приглашал меня, как он говорил, к своим подругам на Никитской. Сдается мне, что одна из «подруг» была Анна Ахматова. Но тогда по невежеству я этого знать не мог.

У Ильи Александровича в Ленинграде была дочь, с которой у него, как мне показалось, были не самые теплые отношения. И не странно ли, что за три года нашего общения мы практически ничего не говорили о личном.

...На одну из встреч Учитель не пришел, а был он человеком в высшей степени точным и обязательным. Где он жил, я не знал. А место и час наших встреч всегда назначал он. Спустя несколько лет кто-то мне сказал, что в пятидесятых годах он якобы работал в редакции журнала «Биология»…

А спустя десятилетия открылся удивительный феномен: оказывается, Учитель не умирает – его душа переселяется… в Ученика!

Просто так! 3. "За красивые глазки"

Последние два года моего заочного обучения на экономическом факультете МГУ я работал на Московском главпочтамте слесарем-наладчиком ленточных транспортеров. Хотя зарплата была и по самому высокому разряду, но с получением диплома надо было продвигаться по научной или педагогической стезе. Но уж с «черной» работой надо было завязывать определенно.

По совету и рекомендациям друзей я нашел две временно-случайных работы и одну постоянную, но сдельно-ненормированную. Первая из работ была преподавательская - я читал лекции по линейной алгебре на курсах подготовки программистов при Совмине РСФСР. Вторая работа была летняя – организация экскурсий по Московскому кремлю. А третья – продавцом книг с переносного лотка, т.е. книгоношей. Во всех трех случаях часовые заработки были весьма высоки, и жизнь, с учетом купленного втридорога горбатого «Запорожца» ласкала удовольствиями.

Тем не менее, хотелось творческого роста. И вот однажды я увидел – кажется, в «Московской правде» – объявление о конкурсе на замещение должности ассистента по кафедре «Экономическая кибернетика» в Московский инженерно-экономическом институте им. С.Орджоникидзе. Попытка – не пытка, и я поехал в институт. На кафедре меня представили лектору Н.Н.Вильямсу, который и должен был установить мою «профпригодность». Он устроил мне пробную лекцию в одной из студенческих групп, которую, как мне показалось, я основательно завалил (по крайней мере, самому себе я поставил «двойку»!).

Каково же было мое удивление, когда Николай Николаевич сказал заведующему кафедрой кибернетики Л.М.Прокунину, что меня можно взять. У меня было столь радостное ощущение, будто я поступил учиться на какой-нибудь авторитетнейший факультет, преодолев неимоверный конкурс. Но с другой стороны, я понимал, что Вильямс просто-напросто меня пожалел.

Николай Николаевич относился ко мне по-отечески и после моего зачисления на должность ассистента. Несколько раз он даже приглашал меня к себе домой, но я от приглашения вежливо уклонялся. А зря! В то время мы с Соней искали выход на московских правозащитников. А Н.Н.Вильямс был мужем известной правозащитницы Л.Алексеевой. Но узнал я об этом только через три года – из сообщения «Радио Свобода» о прибытии Л.Алексеевой с мужем на Запад… Только тогда я понял, почему Николай Николаевич так настойчиво приглашал меня к себе и почему он постоянно читал книги на английском языке. Но мы переиграли друг друга в конспирацию…

Через год после эмиграции Вильямса «ушли» из института и меня – скорее всего, кто-то из студентов донес на меня за неприкрытую защиту евреев в СССР. (Об опасности моего поведения свидетельствует хотя бы тот факт, что, предлагая подыскивать для кафедры новых преподавателей, завкафедрой Л.М.Митрофанов предостерегал: «Баб и евреев не рекомендовать!» Справедливости ради должен заметить, что, по сути, антисоветская и глубоко научная программа курса экономической кибернетики была разработана, тем не менее, именно Митрофановым. )

Однако Земля – слишком тесное место во Вселенной, чтобы расставания были вечными: через десять лет я встретился с Николаем Николаевичем в Джерси-Сити, что по другую сторону Гудзонова пролива от Нью-Йорка. К сожалению, человек, когда-то выведший меня «в люди», был безнадежно поражен «русской болезнью» – алкоголизмом, отчего встреча получилась скомканной. Я не знаю, когда он скончался. Но зато знаю наверняка, что человек, подаривший добро, продолжает жить в том, кому он это добро подарил.

Без Н.Н.Вильямса я мог не состояться, ибо экономическая кибернетика – одна из важнейших наук, позволяюших понять скрытые пружины человеческого поведения…