На момент начала войны мне было 24 года. Я жил в Сухуми, работал в местном университете компьютерщиком — у нас тогда только появились компьютеры. Жил с отцом, матерью и двумя старшими братьями. Ещё задолго до начала войны было понятно, что со стороны абхазцев идёт подготовка к конфликту. В 1989–1990 годах я видел, как из абхазцев начали создаваться какие-то организации, что-то наподобие той «самообороны», которая сейчас есть в Крыму, — так называемая «Абхазская гвардия».

Тем не менее мы, грузины, были совершенно беспечны. «Да нет, никогда не будет войны», — говорили мы.

В день начала войны, 14 августа 1992 года, я был в университете. Мне позвонила мать и рассказала, что в нашем районе началась стрельба. Поскольку начальства на месте не было, я сказал коллегам — парням и девушкам, что надо уходить. Закрыл кабинет, осторожно покинул здание университета и пошёл домой окольными путями.

Я жил в районе, который в основном населяют грузины. Местные мужчины организовались в какие-то группы самообороны. Рядом с нами жили пять абхазских семей. И мы сразу поняли, что должны этих людей охранять. Пока шла война, мы оберегали их, отбивали от них каких-то грузинских мародёров. Мы и сейчас с ними поддерживаем хорошие отношения.

Нам повезло, что осада Сухуми не была круговой — с востока доступ к городу оставался. Электричество было несколько месяцев, более-менее работали магазины. Нашей семье очень повезло. В родном селе моего отца у нас было большое хозяйство — восемь гектаров земли, десятки голов скота, двести пчелиных ульев. Мы кормили почти весь микрорайон, в том числе и эти абхазские семьи.

Когда начались бомбардировки, мы сидели дома, накрывались одеялами и матрасами и верили, что всё обойдётся. Все бомбёжки были с западной стороны, поэтому мы прятались в восточной части дома — так вероятность пострадать была меньше.

Бомбёжки — это самое страшное. Все остальные проблемы: пропитание, топливо — это всё можно пережить.

Два моих старших брата пошли в ополчение, а я, как младший, остался дома. У нас так принято: если другие погибнут, то кто-то из мужчин останется дома. Естественно, я постоянно помогал фронту, как и все мужчины, не находившиеся там непосредственно: организовывали патрули, что-то привозили на передовую, отбивались от абхазцев, которые прилетали на дельтапланах и сбрасывали на нашу территорию гранаты. А с весны 1993-го мне уже пришлось идти на фронт.

Потом в конце июля 1993-го был заключён якобы мирный договор с участием многих международных наблюдателей. По его условиям стороны должны были отвести свои войска, разрушить доты и укрепрайоны, расформировать многие подразделения, в том числе и то, в котором воевал я.

16 сентября, примерно в два часа дня, противник пошёл в полномасштабное наступление. Мою мать и всех женщин отвезли на несколько километров вглубь города. На второй день атаки я смог вырваться и прибежать домой. Там творилось что-то страшное: военные, женщины, дети — все пытались уехать любыми путями. Многие солдаты, вместо того чтобы находиться на линии фронта, были вынуждены эвакуировать свои семьи.

Мы отступали через Кодорское ущелье — 70 тыс. мирного населения и военных. Отступление в грузинскую Сванетию длилось около месяца, по дороге погибло до тысячи людей.