Когда началась война, мне было 45 лет. У меня было семеро детей — пять сыновей и две дочки подросткового возраста. Самому младшему — всего три месяца. Я домохозяйка, муж тогда работал в Швейцарии на железной дороге, приезжал домой каждые три месяца. В момент начала войны его не было дома, и за всё время противостояния мы виделись дважды: он вынужден был работать за границей, чтобы помогать нам деньгами.

Мы жили в своём доме, в городе Приедор, теперь он находится в сербской части страны.
Сербы взяли под контроль Приедор, а нам, бошнякам и хорватам, хоть мы и не были меньшинством, пришлось подчиниться — на их стороне была сила.


Наших мужчин в возрасте от 18 до 70 лет стали забирать в лагеря. Отвели туда и моего 22-летнего старшего сына. Второго сына, 17-летнего, обязали доносить на соседей и других бошняков, но он отказался это делать, за что его часто избивали, вызывая на допросы. При этом остальная семья была как бы в заложниках — если бы он сбежал и ушёл в партизаны, они бы нас убили.

Жизнь в военных условиях была очень тяжёлой: без электричества, в начале войны без воды (включали раз в день), с очень скудным продовольствием. Фактически, пока не было заключено перемирие с хорватской армией (январь 1994 года), единственным источником еды для нас была гуманитарная помощь от иностранных организаций. Питались как могли и когда могли. Потом, когда через Хорватию стало можно провозить товары, наши родственники и друзья из-за границы стали высылать нам деньги и еду. Но цены были просто заоблачные. Например, килограмм муки стоил около 6 евро на теперешние деньги, килограмм кофе — 50 евро, литр бензина — 20 евро (и это 20 лет назад!). Контрабандисты на этой войне очень неплохо нажились.

Помню, нам до жути хотелось не просто горячей воды (готовили и обогревались мы с помощью дров — благо к этому привыкли с детства), а выпить настоящего чая. Тогда я пошла в сад, раскопала под снегом молодые побеги айвы, наломала этих веточек и заварила из них чай. До сих пор помню его аромат! А наша родственница, которая была на восьмом месяце беременности, мечтала о буханке свежеиспечённого хлеба. Когда она родила дочку, я испекла ей хлеб и отнесла в подарок — её радости не было предела.

Старшие сыновья помогали как могли: приносили младшим свои пайки из казармы (два старших сына пошли воевать сразу же после того, как наша семья бежала вглубь Боснии, в город Травник, а третьего мобилизовали в 1994-м), старались развлекать их, искали для них мёрзлые яблоки в снегу. Вообще люди очень помогали друг другу, делились последним.

Концом войны считаю тот день, когда мы вернулись в боснийскую часть страны, в город Сански-Мост. И хоть это не был наш город — Приедор по договору остался под контролем сербов, я почувствовала, что война закончена.

Конечно, я до конца ещё не примирилась с тем, что произошло, ведь на войне потеряла многих членов своей семьи. 16 родственников (старики, женщины и дети) погибли в один момент, когда сарай, где они прятались, забросали гранатами. А брата и племянника во время войны отвели в неизвестном направлении. 10 лет мы считали их без вести пропавшими, пока их тела не нашли и не опознали с помощью теста ДНК.

Очень много времени потребовалось на то, чтобы перестать бояться начала новой войны.
Я нормально общаюсь и даже дружу с сербами здесь, в Сански-Мосте. Это потому, что лично они не сделали мне ничего плохого. Но я не знаю, как бы я могла общаться с теми, кто приходил на мой порог с оружием или запугивал моих дочерей, кто выгнал меня из родного дома. С теми соседями, которые отвели моего сына в лагерь и издевались там над ним. Я не знаю, как бы я себя повела, встретившись с ними снова: смотрела бы им в глаза или отвернулась бы и ушла прочь. Жизнь так и не сталкивала меня больше ни с кем из тех, кто причинил мне много зла.