Просто привыкнув жить по-своему на своих отрогах дикого Гиндукуша, они не могли представить себе жизни не только в непосредственном соседстве с нами, но и с кем бы то ни было. Включая и современных американцев, а ранее и колонизаторов-англичан, которые в прошлом веке так же ничего не смогли сделать с Афганистаном, хотя долго и упорно воевали там (как раз там был тяжело ранен всем нам известный друг Шерлока Холмса – доктор Джон Ватсон).
С кем-то из полевых командиров, которые во времена СССР противостояли контингенту Советской Армии, наш руководитель встречался и вел переговоры и в те времена, особенно ближе к выводу наших войск из Афганистана. И позже, уже в настоящее время, когда некоторые из них стали нашими фактическими союзниками (тот же небезызвестный Ахмат шах Масуд), когда они остались сдерживающими свой фронт вдоль бывшей советской Средней Азии перед экспансией исламских фундаменталистов, так называемых талибов.
В это время многие из бывших непримиримых наших врагов побывали в России, получили некоторую военную и политическую помощь, консультации, а иногда даже и военные поставки, кредиты, вооружение.
Склады, где этого вооружения хватало, были заложены еще во времена ограниченного контингента и в условиях горной местности могли пролежать, пребывая в секретности, не один десяток лет. Ведь прятали его свои местные жители, опыт которых в данном случае был помножен на знания и умения наших хороших военных специалистов.
Этих спецов, также уже и без счета принимали в своих лагерях и подразделениях наши случайные и неожиданные, но на сегодняшний день достаточно надежные союзники (их надежность крылась в том, что они, защищая собственные интересы, в то же время вынуждены косвенно отстаивать интересы наши. То есть становиться союзником-буфером).
В таком же ключе описывал нам наш полковник и палестинских боевиков. С ними он проработал немало и был достаточно близко знаком с самим Ясиром Арафатом. И еще с несколькими ему подобными личностями, о которых мы сейчас ничего не знаем и не известно, узнаем ли, но которые своей работой и террористическими выходками не раз потрясали устои так называемого свободного западного мира.
Однако и эти движения, конечно же, сейчас все более пронизывались политическими конъюнктурами и материальными заинтересованностями лидеров и атаманов, готовых зачастую продать за устойчивую и свободно конвертируемую валюту все свои национальные и исламские символы и приоритеты, тому, кто больше даст.
Тем более всем этим были и остаются больны и пронизаны недавно возникшие мусульманские фундаменталистские течения. В том числе и в пресловутой Чечне. Там-то уж большинство «защитников веры» знали, за что они воюют и это что-то, как правило (не всегда конечно), были деньги, власть и влияние, которого они достигали на этой территории.
Эти течения сейчас активно поддерживаются всяческими сторонними силами, в том числе и весьма состоятельными и влиятельными, вроде небезызвестного миллиардера из Саудовской Аравии (Осама Бен Ладен).
Силы такие есть, кстати, и в Европейской России, они вообще-то интернациональны по своей природе. Так что неудивительно появление таких течений и движений где-нибудь даже в средней полосе России, где об исламе, пожалуй, и не слышали никогда, но уже и забыли о том, как выглядят российские деньги, не то что валюта.
Ведь просыпается же исламизм в странах Европы и не только на юге. Ну ладно, на Балканах, то он был насажден долгой османской оккупацией, но те же турки и албанцы сейчас вовсю оккупируют ту же Германию или Голландию, компенсируя ограниченный визовый доступ фантастической внутренней плодовитостью. Ведь ребенок, рожденный на территории какого-то государства, автоматически становится его гражданином, даже если его родители никакие не граждане.
Поэтому неудивительно тем более их появление в традиционно исламских странах, каковой и является Таджикистан. Страна диких и воинственных пришельцев, которую населили наемные гвардейцы средневекового завоевателя Тимура (Тамерлана), пожаловавшего им здесь, на отрогах Памира, земли и рабов, пригодна для таких целей установления и раскрутки исламского фундаментализма чуть ли не идеально.
И все это в целом создает такой клубок политических и дипломатических сложностей, который распутать весьма сложно. Для этого в каждой банде неплохо было бы провести экономическое, политическое и этнографическое исследование в течение этак лет полутора, а потом посылать туда специальные миссии, досконально подобранные и подкованные, располагающие индивидуально подобранным набором доводов и аргументов, убеждающих конкретного человека.
Кого-то, к примеру, можно было бы перекупить, кого-то взять на тщеславии или жажде почестей, кого-то просто, но эффективно запугать – персонально или через родственников, друзей и семью. Этого позволить себе мы не могли. Не было ни средств для этого, ни свободного времени. Но не могли позволить себе и силового разрубания этого узла. Практика показывает, что для этого также требуется много сил и средств.
Риск поэтому должны были принять на себя мы. И подменить своим опытом, изворотливостью, знаниями, нахальством, мужеством, хитростью, интуицией, а если понадобится, то и самопожертвованием недостатки подготовки и себя конкретно, и нашей миссии в целом.
Тем временем участок и место нашей «работы» был определен точно. До этого мы уже проводили несколько групп, подобных нашей, которые получили свои дислокации и задания несколько раньше нас. Как шли дела у них, мы еще толком не знали. Если с ними и поддерживалась какая-то связь, то мы – рядовые участники групп – об этом ничего не знали. А руководство хранило привычное гробовое молчание.
Как его истолковывать, каждому приходилось решать самому. Может быть, все идет хорошо, по плану и графику и никакие коррективы не нужны, а может быть, нам просто не хотят портить настроения рассказами о том, что происходит там с нашими предшественниками и товарищами. Состояние это, прямо скажем, весьма напряженное, и поэтому каждый был даже рад поступившему нашей группе долгожданному боевому приказу, в соответствии с которым нам надлежало быть готовыми к отправке на место проведения операций завтра в пять часов утра.
При этом подробно и даже несколько нудно перечислялись всяческие, как могло показаться, второстепенные детали, связанные с экипировкой, обмундированием. Особо, например, оговаривалась неуместность попыток провезти в своем багаже что-то спиртосодержащее (такие попытки в этих условиях бывали и заканчивались весьма плачевно).
Впрочем, все эти мелочи казались мелочами нам, по большей степени людям европейского склада и воспитания. На исламском востоке эти предметы и обычаи мелочами не были, но были частью уклада жизни, незнакомого нам, и могли принести серьезные неприятности нарушителям, а также походя подорвать все продолжительные и тяжелые усилия нашей секретной и потому неповторимой и невозобновимой повторно военно-дипломатической миссии.
Где-нибудь в Ливии за случайно провезенную бутылку водки (какая мелочь по русским понятиям) вас вполне законно и официально подвергнут болезненному наказанию палками и отправят на некоторое время в очень некомфортабельную, даже по российским меркам, тюрьму.
Ночь прошла для всех нас достаточно спокойно, возможно потому, что все дружно воспользовались рекомендацией нашего медика и ранним вечером накануне обратились к помощи какого-то хитрого снотворного препарата, который был замаскирован для вида под обычный чай. Заваренный на наших глазах, он не производил какого-то особенного впечатления, и лишь после того как мы его попробовали, лекарь сказал об его необычайных успокаивающих свойствах. Не предупреждали же заранее для того, чтобы кто-то не проигнорировал эту простенькую процедуру.
Ранее химией или чем-то наркосодержащим мы не злоупотребляли, поэтому подействовал он безотказно и почти мгновенно. К утру же последствий не было и голова была совершенно чиста, без применения каких-то дополнительных специальных побудочных средств.
Я по своему опыту знаю, что хорошо поспать перед чем-то, что кажется тебе серьезным и важным, просто необходимо, но заснуть при этом невозможно. Хочется считать часы и минуты, отделяющие тебя от возможных неприятностей. Перед экзаменами в институт, к примеру, я ел димедрол, и он мне тогда еще помогал. Я действительно высыпался. Это шло мне на пользу и помогало преодолеть ложные страхи и реальные опасности. Сейчас же и значительно более сильные препараты действовали на меня очень медленно и слабо, не в пример тому, что мне довелось попробовать вчера вечером.
Поэтому я поинтересовался у врача, чем это он нас попотчевал и нельзя ли взять этого с собой, так как прочие штатные средства, которые выдавались нам перед выездом на подобные операции справлялись с моей расшатанной нервной системой с трудом и не всегда.
Врач загадочно улыбнулся и сказал, что в ближайшее время попробовать чего-то похожего мне вряд ли удастся, разве что я останусь у тех, к кому мы сейчас отправляемся для переговоров. Из этого я понял, что мы получили возможность на себе попробовать образчик той продукции, которую производят и транспортируют из этой местности.
Подумать, так вещь эта действительно сильная и привлекательная, эта самая «азиатская дурь». Все же детские опыты косяков с «планом» и другой подобной фигней отходят при этом далеко на задний план.
Индустрия одуряющего зелья шагнула далеко вперед, находя своих потребителей даже в тех сферах жизни, которые ранее ее никак не касались. И вошли в жизнь действительно очень и очень многих людей, не делая их наркоманами в прямом смысле этого слова, но медленно создавая базу для дальнейшего расширения их зависимости.
Для всех уже совершенно естественным стало содержание наркотических веществ в лекарственных препаратах (даже от насморка). Но постепенно они проникают и в пищевую продукцию, в напитки, которыми мы пользуемся каждый день, особенно в фармакологию. То есть туда, где эта продукция усиленно продвигается вездесущей рекламой и пользуется каждодневным спросом.
И не только в чае, но и в других легко доступных продуктах и лекарствах, о которых никогда и не скажешь ничего подобного. Это делается еще и для того, чтобы мы лучше привыкли именно к этому продукту и открыто предпочитали его другому. То есть, для обеспечения привыкания и зависимости, но не от наркотика, а от видимо безобидного и даже декларируемого полезным продукта или лекарства.
Что, например, можно сказать о пресловутом, небезызвестном «Герблайфе», который и в аптеках то продавать нигде не разрешают. Но позволяют это делать армии одураченных торговцев, которые становятся в этом случае уличными распространителями наркоты – пушерами.
С такими вот мыслями я быстренько погрузился в вертолет, который сразу же после нашей в него посадки не замедлил взмыть вверх и куда-то полететь в узкой расщелине, между выглядевшими в этом случае особенно величественно отрогами гор.
Вообще-то полеты в горах – дело для людей привычных и бесстрашных, каковыми и были, видимо, наши пилоты. Однако и они попадают в переделки с этими высокогорными полетами. Я, во всяком случае, перестал удивляться частоте аварий и катастроф, в которые попадают в горах наши летательные аппараты после того, как полетал в тех местах сам.
Впрочем, летели мы недолго, минут через тридцать наша группа из семи человек уже готовилась к высадке в каком-то, как мне показалось, чуть ли не соседним с нашим (где была наша база) ущелье или долине.
Я не очень-то разобрался в лабиринте ущелий, по которому мы передвигались в полете, судя же по карте, с которой в целях обеспечения секретности нас познакомили только сейчас (на случай, если придется выбираться отсюда в одиночку), расстояние по прямой от двух враждебных или, помягче, противостоящих организаций не превышало километров сорока. Правда, по прямой там не пройти никак, даже на вертолете. Так показала практика и нам.
Когда же мы выгрузились из нашего борта и вытащили из него несколько коробок и чемоданов, составлявших наш багаж, винтокрылая машина так же быстро, как и при нашей загрузке, взмыла вверх и ушла, видимо, в обратном направлении.
- Почему же никого нет, или нас не должны встречать? – после нескольких минут, прошедших от высадки, сказал один из наших товарищей, видимо освоившийся с новым нашим положением быстрее всех.
- Не сомневайтесь. Встретят и уже встретили, – сказал на это наш командир. – Впрочем, они никогда не торопятся. И нам тоже не стоит.
- Что же мы будем делать? – продолжил наш особенно любознательный коллега.
- Спокойно ждать, – ответил наш командир и предложил всем располагаться поудобнее, но при этом тщательно распределить зоны наблюдения и обстрела, и соблюдать все необходимые меры безопасности.
Этот короткий диалог закончился появлением нескольких живописно одетых и хорошо вооруженных типов, показавшихся из-за отдаленного то ли камня, то ли целой скалы. Если бы не бороды и зеленые банданы на головах, их вполне можно было бы принять за обыкновенных солдат.
Никакой, понимаешь, экзотики, никакого видимого колорита. Ведь ожидал я скорее появления этаких сорока разбойников в халатах, чалмах, с кинжалами и старинными пистолетами, где дуло с раструбом.
Они подошли к нам, действительно не торопясь, с некоторыми предосторожностями (двое «товарищей» держали нашу группу на «мушке», используя для этой цели какой-то крупнокалиберный пулемет, – я не очень-то разбираюсь в импортных моделях), а один из подошедших, видимо старший, когда убедился в наших полномочиях и мирных намерениях, что-то крикнул им вдаль на каком-то гортанном языке, по своему звучанию напоминавшему арабский.
Впрочем, точно я не знаю, возможно, это был просто условный крик. Из-за этого же укрытия выехали три автомобиля – обыкновенные УАЗики, которые подъехали к нам, и окружившие нас в безмолвии встречающие быстро закинули весь наш багаж в один из них. Туда после этого влез один охранник, все остальные с трудом разместились в двух других машинах. И наш караван двинулся в путь.
И опять дорога заняла не много времени. Я пишу об этом исходя из того, что сам люблю побыть в дороге. Это помогает мне лучше сосредоточиться, а тут все никак не удавалось. Мы же подъехали к группе отдельно стоящих сооружений, которые чем-то весьма близко напоминали нашу базу. Правда с примесью экзотического восточного колорита и явно более обжитую.
Собственно говоря, это и была база – еще одна учебная база Советской Армии времен десятилетней афганской эпопеи. И на самом деле, если ими успешно пользуемся мы, то почему бы и этим людям не воспользоваться материальными следами развалившейся империи.
По прибытии нас приветствовали часовые, а наши сопровождающие проводили нас в отдельно стоящий то ли дом, то ли барак, который был предоставлен нам для размещения, работы и проживания. Обставлен и оборудован он был неплохо и даже с некоторой претензией на настоящую восточную роскошь. Наши хозяева явно не бедствовали и перед гостями (пока, во всяком случае, гостями) не хотели ударить в грязь лицом.
Каждому из нас была предоставлена отдельная комната, где было сосредоточено все необходимое, по мнению наших хозяев, человеку. Отдельно были размещены предметы культа, чтобы, если нам вздумается обратиться с молитвой к Аллаху, мы могли сделать это легко и непринужденно.
Была также общая то ли гостиная, то ли клуб, где мы могли совместно отдохнуть или обсудить результаты переговоров. В комнате-кабинете был установлен сейф и какой-то телефон, видимо, внутренний, для общения с местным руководством. Впрочем, средствами связи и обеспечения секретности мы располагали своими и, конечно же, предпочитали пользоваться именно ими.
Как только мы немного освоились и разместились, всех нас попросили собраться в гостиной и некто, одетый в восточную гражданскую специфически арабскую одежду (видимо, переводчик и адъютант командира), познакомил нас с установленным регламентом встречи.
Она должна была продлиться два дня. Непосредственно переговоры с командованием должны были начаться через пару часов и продлиться около двух часов в общем, полном составе. Потом, возможно, потребуется встреча командиров один на один. После этого – все свободны.
На следующий день – продолжение встречи по мере необходимости в любом составе, составление, согласование, подписание и передача заключительных документов. Что же до обедов, завтраков, банкетов и прочего питания и развлечений – это в образовавшиеся промежутки.
Сейчас же нам предстоял обед и подготовка к первой встрече. Все мы, видимо, ожидали от нашей миссии какой-то экзотики и восточного колорита. Но и встреча, и последовавший затем обед не носили никакого особенного восточного колорита, но были обезличенно военными, хотя и на достаточно высоком уровне. Оставалось ждать продолжения.
Оно не замедлило последовать, когда члены нашей группы, облаченные прилично случаю в специально пошитую парадную форму с наградами (а награды были у всех), проследовали в здание, которое было штабом или резиденцией командира, а впрочем, может быть, просто домом приемов.
Начало встречи также не представилось мне чем-то необычным. Командир, невысокий и плотный мужчина средневосточного типа. Я, во всяком случае, никогда бы не определил его точной и даже приблизительной национальности. Это прерогатива самих восточных людей. И они этим пользуются. И это их особенное знание и умение есть пропуск, умение, и возможность успешно общаться друг с другом, опираясь на знание конкретных психологических и прочих особенностей представителей каждой конкретной восточной национальности. Это – часть азиатского воспитания и образа жизни. Нам она недоступна (кроме очень редких людей). Но наш полковник был в числе этих единиц, да и сам, по большому счету, был человеком восточным.
Он-то, во всяком случае, во всем разобрался если не сразу, то через несколько секунд после начала беседы. Разговор же сперва шел ни шатко ни валко, как и всегда бывает, если используется переводчик. Да еще с какого-то восточного языка, пугающего европейца какой-то особенной резкой музыкой, чем-то неуловимо чужим и в тоже время увлекательным.
Такой разговор продолжался минут тридцать, и только после этого наш хозяин, совершенно неожиданно перешел на хороший русский язык, без того псевдовосточного акцента, по которому мы определяем азиатских гостей и которым имитируем их в расхожих анекдотах.
Наш собеседник владел русским более чем хорошо, и это выдавало в нем давнее и прочное московское или питерское образование и долгую жизнь и службу (он был явно бывший наш военный) где-нибудь там или в других областях средней России. Может быть даже, он учился и в какой-то из элитных военных академий, имел высокое воинское звание, служил на значительных постах в Советской Армии.
Это, впрочем, совершенно не было чем-то невероятным. Мало того, что мы готовили таких специалистов для многих арабских и азиатских стран, так ведь и наши спецы были сейчас разбросаны перестройкой по всем уголкам планеты.
Что сказать о том же Аслане Масхадове – офицере Генерального штаба Советской Армии или советском же авиационном генерале Джохаре Дудаеве? Ну, это из очень известных, а если брать поменьше, то и вообще не сосчитаешь.
Для нашего командира это видимо не было неожиданностью. Ведь он с самого начала не использовал своего знания иностранного языка, но как бы пытался вызвать своего собеседника на общение на русском языке.
Наши переговоры действительно достаточно долго крутились в области протокольных мероприятий. Потом же перешли в более деловое русло, но при этом практически сразу же и закончились в своем первоначальном виде. Полковник Тагиров передал командиру боевиков, которого звали, кстати, Джафаром Юнусовым, послание, которое было подготовлено нашим руководством. После чего эти два командира удалились в соседнюю комнату для продолжения беседы с глазу на глаз.
Наша же делегация в полном составе осталась пребывать там же, в том самом зале, где и начались наши переговоры. Развлечений никаких не предусматривалось, да и были бы они явно не уместны. Общение с хозяйской делегацией в отсутствии командования также не было желательным (об этом нас специально предупреждали).
Общаться же между собой тоже было не очень-то удобно, поэтому эти три часа, в течение которых наше руководство беседовало с глазу на глаз, оказались весьма томительными и скучными. Но какого-то ощущения надвигающейся и нависающей опасности не было, и очень радовало, хотя и не верилось до конца в такой расклад. Ведь мы ждали подвохов и весьма опасались их проявлений.
Будучи, таким образом, углубленным в собственные мысли и только для вида иногда нажимая какие-то кнопки своего персонального ноутбука (все мы были оснащены ими в этой командировке), я не сразу заметил, что наш полковник в сопровождении Джафара Юнусова уже вышел из переговорной комнаты и двигался по направлению к нам.
Они закончили свою беседу и прощались друг с другом. Потом наш полковник сделал нам знак готовиться к уходу. Мы поднялись, подчиняясь дипломатическому церемониалу, отдали честь и двинулись к выходу. Наш уход был сопровожден уважительным вставанием и молчаливым вниманием противоположных переговорщиков.
После этого мы проследовали в свою резиденцию, куда нам минут через десять доставили обед. Полковник сказал нам, что у наших хозяев сейчас какие-то неприятности с соседями и потому никаких развлечений на вечер не ожидается. Наоборот, в целях маскировки не рекомендуется покидать наше временное пристанище. Меня это не особенно расстроило, поскольку в этом случае мы могли рассчитывать на обстоятельную беседу с полковником Тагировым, а это было для меня, пожалуй, поинтереснее каких-то там развлечений, банкетов и гуляний.
Эта беседа действительно состоялась вечером, хотя и не отличалась той доверительностью и обстоятельностью, которой я ждал по простоте душевной, но все же была по-настоящему интересной, заставившей задуматься о многом в этой жизни совершенно по-новому.
Действительно, командир этой группы Джафар Юнусов в недавнем прошлом был нашим советским офицером, достаточно высокопоставленным и секретным. Прошел, выполняя какие-то миссии и задания командования и политического руководства, по стандартному набору стран Востока, где были ярко и открыто (и не очень ярко) представлены жизненно важные интересы Советского Союза.
Выполнял их, видимо, достаточно хорошо. Поэтому, наверное, и получил очередное задание, связанное непосредственно со своим новым положением, в котором мы его и застали ныне. Движение в политическом и военном руководстве в период упадка советской империи привело к мысли о том, что следует полнее использовать ресурсы азиатской части Советского Союза на мировом рынке, в той части, которая пользовалась в мире устойчивым и непререкаемым спросом.
Это и касалось, главным образом, наркотиков – небезызвестной «азиатской дури». Видимо, думалось кому-то при этом приблизительно как-то так:
- Чего добру пропадать? Тем более, что организуя его производство и потоки, можно убить не одного и даже не двух, а трех зайцев. Посудите сами. Во-первых, транзит – это не собственное потребление и своих мы от этого зелья, таким образом, удержим лучше. Во-вторых, Запад же и так загнивает, так почему бы не помочь ему немного в этом приятном на вид и вкус занятии. Ну и в-третьих – деньги. Они нам сейчас тоже ни в коей мере не помешают, а будет их немало.
Власти и ресурсов у этих людей было достаточно для того, чтобы быстро превратить эти замыслы в практическую жизнь. Они были отлиты в чеканные строки секретных директив и приказов, а наличие в то время затяжной афганской войны сыграло на руку в этом процессе.
Надо сказать, что индустрия эта уже была давно создана и интенсивно работала под чутким глазом цивилизованных и просвещенных европейцев и их, завистливых и нахрапистых последователей – североамериканцев. Так что мы не создавали чего-то нового и не были на самом деле рейгановской «империей зла». Это вранье.
Оттеснить прожженных, но не столь все-таки мощных и организованных евро- и американо-азиатских наркобаронов было нелегко, но возможно. Впрочем, их лишь оттеснили, но не вывели из игры совсем. Просто добавили свое дополнительное звено. Наркотики для потребителей в Нью-Йорке или Амстердаме подорожали. Ну, да и фиг с ними. Туда им всем, по-настоящему, и дорога.
Система заработала и даже стала приносить громадный барыш. Эта ее свехприбыльность ее и загубила. Люди (а это были, как правило, проверенные офицеры армии или МВД, или, само собой, КГБ), которые были организаторами и руководителями этого процесса на местах во время распада СССР, были либо смещены (убиты), либо подверглись коррупции. Впрочем, коррупцией это было назвать трудно, ведь они были местными уроженцами, а крах империи по большому счету, освободил их от данной присяги. Так что они работали теперь под флагом и на благо своей вновь обретенной родины.
При этом они оставались фактическими собственниками связей, плантаций, лабораторий и даже целых заводов по производству наркотиков в любых, самых экзотических формах. Они располагали современным и совершенным, проверенным в горных условиях оружием, средствами транспорта, включая тяжелые армейские самолеты и вертолеты. Были у них и весьма ценимые там ослы и верблюды.
Так что удачно созданное политико-экономическое предприятие вышло из-под контроля и не только не приносило уже сверхдоходов, но и стало угрожать собственным интересам нашего государства. Слишком уж это дело усилилось и разрослось, впитало в себя такой международный уголовно-наемнический сброд, который не то что контролировать, но и сдерживать-то было весьма трудным занятием, не для слабонервных.
Сейчас же в России нашлись, наконец, серьезные аргументы и убеждения, которые способны были вернуть все эти наркотические потоки в их старые русла, минующие большей частью нашу страну. Нет, взять их снова под контроль было бы невозможно, но, при помощи недавно объявившихся восточных союзников, можно было создать для производителей и транспортеров наркотиков в Россию «кислую» жизнь.
Об этом-то и информировались нами все эти наркобароны и наркобаи. А также и о возможности избежать ряда крупных неприятностей, изменив свои пути транзита «азиатской дури», минуя Россию.
Насколько все это будет успешно – в будущем покажет время, сейчас же все идет близко к плану. Также ожидаемы и эти межбандовские эксцессы, о которых предупреждали нас наши хозяева. Это тоже играет нам на руку и, возможно, даже вызвано усилиями наших групп.
На утро мы имели возможность лицезреть особенности этого межбандовского общения. Проснувшись и собравшись в общем зале, мы с интересом наблюдали за преображением лагеря боевиков. Еще вчера он напоминал сонное царство, а сегодня был сродни встревоженному муравейнику.
На низкой высоте над нашими головами пролетели две, хотя и устаревшие, но весьма грозные «сушки». Зашевелилась и боевая техника, еще вчера искусно замаскированная, а сегодня грозно щетинившаяся стволами танковых пушек и наводящими на грустные мысли «направляющими» установок «град». Советское наследие давало понять и ощутить свою не шуточную сущность. Но также и то, что вся эта мощь нуждается в обновлении, ремонте, боеприпасах, обслуживании и прочем, что без российских заводов сделать трудно. Полностью же перевооружаться дорого и бессмысленно. Ведь это оружие уже отработано на этом театре, а как покажет себя новое, пусть даже и суперсовременное – неизвестно.
Так что эти обстоятельства (постоянные межбандитские конфликты, в которых они пользуются советским оружием) усиливали возможную убедительную аргументацию российских властей.
Боевики и рабочие бегали между бараками с каким-то особенным сумбуром, но все-таки постепенно собирались в подобия боевых порядков. Некоторые из них грузились в автомобили и вертолеты (у них была парочка) и куда-то убывали. Ощущались видимо и осязаемо возросшие встревоженность, беспокойство и самый настоящий страх.
Продолжение нашей работы становилось затрудненным и даже невозможным. Но, собственно, основное свое дело мы сделали. Информация собрана, командование этого лагеря получило должные уведомления и предупреждения. Теперь пусть думают, соображают и решают все сами.
Очевидность того, что переговоры нуждаются в перерыве, подтвердил и адъютант местного полевого командира, который не замедлил явиться и в несколько сглаженной форме предложил нам убираться отсюда побыстрее, если мы, конечно, не изъявляем желания добровольно повоевать на стороне этой банды. Такое активное продолжение миссии в наши оперативные планы не входило.
Принимающая сторона вновь предоставила нам те же УАЗы, на которых мы выехали за пределы лагеря и проехали недавней дорогой к нашей вчерашней только посадочной площадке. Мы знали о том, что для экстренной эвакуации групп на нашей базе всегда стоят «под парами» несколько вертолетов и поэтому, оказавшись снова в одиночестве, быстро связались со своим штабом. Вертолет появился через час, спешно принял нас на борт и так же спешно взмыл в небо, унося нас из этого ущелья, к которому мы так и не успели толком привыкнуть.
Да ну его, и не хотелось собственно к нему привыкать, тем более, что скоро мы оказались на своей базе. Здесь многое изменилось. Стало больше техники и оборудования, увеличилось и количество обслуживающего все это хозяйство персонала. Разросся и штаб, в который все мы и проследовали, едва успев разгрузиться и побывать в своих комнатах, душе и слегка переодеться.
Тут началась работа разведки, контрразведки, штабных аналитиков. Наша группа, как положено, была разделена и подвергнута опросам по всяким не известным мне, очень интенсивным методикам. Это не вызывало раздражения. Нужно, так нужно, но, в конечном счете, здорово утомило, ведь продолжительность этого действа была раза в три длиннее, чем продолжительность нашей собственной миссии. Надеюсь, это имело свои высший смысл и принесло пользу.
После этого мы продолжили свою работу в лагере. Возвращались другие группы. Все возвращавшиеся проходили положенную процедуру разведывательного и аналитического «чистилища». Практически все наши боевые группы после этого переформировывали.
Некоторые из них снова куда-то улетали. Улетал и возвращался и полковник Тагиров, сопровождаемый уже другими людьми. Я понял, что в данном случае сработанность и слаженность групп не играют для командования существенной роли. Ну и Бог с ними. Я же был рад, что меня больше не запрягают на поездки, но активно используют в организации сбора информации, ее анализа и интерпретации. А также в подготовке вновь пребывающих специалистов.
Сыграла свою роль, видимо, моя некоторая научная подготовка и умение излагать свои мысли и выводы письменно. Ведь всякие сводки и донесения мне также приходилось готовить в дальнейшем, в составе специальных аналитических групп (эти группы тоже не были устойчивыми и через непродолжительное время расформировывались).
Вообще, в этой своей командировке мне не удалось, наверное в первый раз, ни с кем сойтись достаточно близко. Возможно, все так и задумывалось. Ведь рядом с нами оперировали организации, способные замешать в коррупцию кого угодно. Суммы, находившиеся в их распоряжении для этого, были баснословны. Ну а не имея дружеских контактов и союзников, воспользоваться такими предложениями, которые были весьма возможны, было бы значительно труднее. Опять же, не имея устойчивых контактов, никогда не знаешь чем закончится твоя попытка получить, к примеру, крупную взятку.
Для меня и для всех остальных так было, пожалуй, спокойнее. Легче не впасть в искушение. И такой опыт и подход я мыслю интересными для многих отраслей и сфер нашей жизни, где слишком многое пронизано коррупцией.
В такой вот работе и прошел у меня почти год, и я уже удивительно легко переносил неудобства высокогорья. Но настало время уходить и отсюда. Видимо, выработался какой-то допустимый предел для службы такого рода, и нас, первых, кто начал это дело, стали потихоньку, но весьма настойчиво и интенсивно заменять. Сперва улетели все, занятые в большей части на оперативной, полевой работе, ну а потом подошла очередь и групп аналитиков, то есть и моя.
Мне поступило интересное предложение по дальнейшему прохождению службы. Для этого же следовало урегулировать вопросы с защитой кандидатской диссертации и прочие формальности, чем я с жаром и занялся, вернувшись из этой командировки. Прочие вернувшиеся также постепенно погружались в свои дела.
Все получили положенные награды, звания, денежное вознаграждение. Начатая нами в Таджикистане работа кипела и наполнялась новым содержанием (основной же проблемой продолжала оставаться не отступающая возможность коррупции среди исполнителей программы). Все было хорошо и даже как будто здорово…
За время нашего пребывания там со своих заданий не вернулись две специальные группы (четырнадцать человек), среди них было трое моих товарищей – военных ревизоров. О них до сих пор ничего не известно. НАТАЛЬЯ Вернуться хочется всегда. Но вопрос о том – куда?
С течением времени становится
все более острым и неразрешимым. - Маленькие женщины созданы для любви, а большие для работы, – так любила говорить одна моя знакомая.
И я был согласен с ней, отчасти. Более того. В определенном промежутке времени я был склонен соглашаться с ней по массе всяческих житейских мелочей и нюансов. Правда этот промежуток времени не был столь уж продолжителен. Всего одно лето. Честно говоря, я немного жалею об этом.
На этот раз мое возвращение домой было обставлено не столь стремительно и не таило в себе такую массу несбыточных надежд, как это случилось со мной в прошлый раз. Возможно, я понял свои предыдущие ошибки, а может быть, просто стал за этот год намного старше и рассудительнее. Но только не прагматичнее. Это я могу сказать уверенно.
И на этот раз я не ожидал от жизни каких-то перемен, возносящих меня на высоты богатства и власти, блестящей и даже ослепительной личной жизни. Я просто думал о спокойном пристанище, в котором мог бы осмотреться в окружающей действительности и выбрать для себя с Божией помощью единственно верный путь.
Начинать же, как всегда, следовало с обустройства своей личной жизни. Для того, чтобы чувствовать смысл и значение своих работ и действий в мирной жизни. Без этого все мои потуги на гражданке, казались мне какими-то несерьезными и даже ненужными. Так бывает часто.
Если не верите мне – можете спросить кого-то из ваших родственников или близких знакомых, разок побывавших в такой ситуации (а таковых сейчас не так и мало, слишком много конфликтов и других заморочек).
На этот раз я не стал торопиться, хотя и знал, куда мне надлежит отправиться в первую очередь. Наташа, или Наталья, как сама она предпочитала чтобы ее звали, нравилась мне давно. Но раньше как-то у меня не было оснований сказать ей об этом. Мало того, это могло стать моветоном, поскольку она была подругой моей жены. Но сейчас я справедливо и основательно чувствовал себя человеком неженатым, а стало быть, имеющим право на это объяснение и возможно последовавшую за этим любовь.
Но и в этом я не стал торопиться. Так, звонил и встречался время от времени, интересовался делами своей бывшей жены, расспрашивал о сыне, хотя и знал о них все, что можно было знать. Короче, темнил, приучая девушку к своему обществу. Так, как умел, хотел и мог. Торопиться мне было некуда, да и саму по себе торопливость, как форму устройства личной жизни, я основательно и внутренне оправданно отмел.
Когда-нибудь это должно было кончиться и кончилось. Я сказал Наталье все, что думал и все, что хотел. И не получил никакого моментального ответа. В общем, все было так, как я думал и ожидал. Во мне проснулось даже что-то от чувства юношеской влюбленности. Когда истинную радость и наслаждение может доставить двухчасовое ожидание предмета страсти где-нибудь у магазина или станции метро, или пр
|
