Сергей МАГАЛЕЦКИЙ

Дед Женя по кличке "Шустрик" хворал. Болезнь его была проста и понятна - похмелье. Вчера на работе они c товарищами крепко "врезали", а сегодня на душе было муторно и беспокойно. Трудился Шустрик в местном санатории сантехником. Работа несложная и способствующая "левому" заработку, а значит выпивке, чем дед и злоупотреблял ежедневно. За это его нещадно пилила жена - баба Лида, работавшая медсестрой в учреждении и на дух не переносившая алкоголиков.

Жили они на берегу речки в старой, построенной для сотрудников санатория пятиэтажке. Имели крохотный огородик с развалившимся сарайчиком, да держали козу по имени "Белка" - белоснежное своенравное животное с красивыми, но шальными глазами.

Весной коза принесла маленького пушистого козленка. "Окозлилась, сука!" - вынес вердикт дед, втайне ненавидящий животное за ее безумный взгляд. "Белка" сразу отказалась кормить детеныша и даже норовила боднуть его. Малыша выкормили из соски и поместили в сарае, отделив загородкой от злобной матери. Сейчас старик маялся на кухне, пил воду из-под крана и перебирал ржавые гайки в чемоданчике. С вечера в сарае была припрятана бутылка водки. Но Шустрик боялся выйти из дома - еще не рассвело, и можно было нарваться на грозный, как предупредительный выстрел, бабкин оклик: "Куда пошел?!" Дед бестолково суетился на кухне, ругаясь про себя на вынужденный домашний арест. Матерился он виртуозно, с удовольствием и по всякому поводу. Причем, пересказывая слова другого человека, украшал его речь идиоматическими оборотами. Однажды куривший на балконе зять услышал, как, слоняясь по двору, дед Женя жаловался бабам на жену и дочь: - Ну, пилят меня и пилят! Все ведь делаю. Не пойму, что им еще-то надо?! Я и Михаилу, зятю рассказал. А он в ответ: они что, ох***и совсем?

 Михаил, интеллигентный и тихий человек, красневший при слове "дерьмо", подавился дымом и закашлялся. Тестя журить не стал, но долго смеялся и рассказывал историю знакомым.

Наступил долгожданный час, дед быстро оделся и полетел навстречу заначке. Вытащив козу, скомандовал ей: "Стоять!" Пока возился с козленком, коза незаметно прокралась в сарай и встала на свое место. Вернувшись, дед обомлел: Белки не было. "Украли!" - пронеслось в воспаленном мозгу. Пинком загнал козленка обратно и кинулся домой. Влетев в квартиру, выпалил: "Мать, козу сп****ли!!! Бабка охнула, запричитала и вместе с мужем выбежала на улицу. Пробегав по окружающей территории с час или более, они вернулись к сараю. Козы нигде не было!
- Нет больше скотины, - резюмировал дед, закуривая. - На шашлык ушла!
- Белка, ты моя Белка, - причитала уставшая женщина. - Бе-е-е-лка!
- Бееее!!! - злорадно раздалось из сарая. Баба Лида распахнула дверь и увидела: коза, как ни в чем не бывало, стоит в углу.
- У, хронь гидролизная, опойка, - просипела страдающая астмой бабка. - Допился до глюков! - и больно ткнула деда суковатыми пальцами в бок.
Старик ойкнул, матюгнулся и радостно засуетился, но не оттого, что нашлось зловредное животное - грела близость заветной бутылки!

Шустрик привел животных в поле, привязал коз подальше друг от друга и счастливый уселся на лавочку подле дерева. Сорвав пробку, сделал несколько глотков, опорожнив бутылку на треть, и сладко зажмурился. Горячее, обжигающее тепло разлилось по телу, приводя его в баланс и возвращая душевное равновесие. Дед, открыл глаза и ... вздрогнул от неожиданности.

На секунду старику померещилось, что Белка уставилась на него ненавидящим взглядом. Верхняя губа приподнялась у нее, как у собаки, обнажив большие желтые зубы, коза ощерилась и зарычала. Дед махнул головой, стряхнув наваждение, и оглянулся. По тропинке шел инвалид без обеих рук Юрка.

После войны это было. Юркина мать зарыла в огороде мину, чтобы мальчишки не лазали. Совсем ведь одолели окаянные. А подорвался на мине ее сын. Руки оторвало выше локтя, думали, и не выживет. Мальчонку выходили. Государство назначило небольшую пенсию. С тех пор так и жили вдвоем, горе мыкали: мать и сын, которого она лишила рук.

Рос мальчишка спокойным и добрым, как будто и не было в его жизни того страшного случая. Вырос, выучился, но не женился. Да и кому он нужен, убогий-то?! Так и звали Юрку "Безруким".

В советские годы работал объездчиком: объезжал колхозные поля и угодья, да "расхитителей" отлавливал. К лошади Юрка так и не смог приноровиться, ходил пешком. Чудно выполнял инвалид свои обязанности: не за кем не гонялся, спокойно подходил к ворующим с полей бабам или мальчишкам и молча, склонив голову, смотрел. А мог подкатить ногой и самый сочный кочан или поднести на плече украденную добычу до дома. Время-то голодное было! Странно, но после такой помощи у людей кусок не лез в горло, как будто и сыты были, и не нужна была эта кража, а провинившиеся становились задумчивыми и тихими. Незаметно воровство в колхозе исчезло, чем начальство было довольно и инвалида за это ценило.

- Здоров Юр, - поприветствовал Шустрик. - Выпьешь? И старик протянул ему бутылку, зная, что тот не пьет.
- Не, - мотнул головой инвалид.
- Ну, да, ну, да… Тогда я сам. Эх, жизнь, е*и ее мать! И Шустрик сделал большой глоток.
Убогий зябко поежился, будто ему стало холодно. Этой зимой Юркина мать, дожив до девяноста, померла. После этого Юрка стал еще тише и неразговорчивей.

- Ты это… запахнулся бы, ночи-то холодные, - пробормотал "задобревший" и готовый полюбить весь мир Шустрик. Стесняясь своей нежности, старик застегнул Юрке верхнюю пуговицу на телогрейке.
- Спасибо Жень, - благодарно улыбнулся инвалид.
- Слышал, чего наши лилипуты удумали, "Чук" и "Гек"? Налог на водку поднять! - хохотнул Шустрик. - Вот клоуны!
Юрка неопределенно пожал плечами. Было ясно: ему глубоко безразлична и водка, и правители, да и сам он давно живет в какой-то другой стране или мире.

В лихие девяностые колхоз развалился и Юрка прибился сторожем к церкви. В прежние времена редко, да случались в храме пропажи: уносили иконы и другую церковную утварь. С приходом же инвалида все изменилось: лихие люди обходили храм стороной. Может страх какой мистический испытывали или удивление? А вдруг совесть проснулась? Кто знает.

- Пойду я, Жень, - робко, будто попросил Юрка. - Ждут меня… - он махнул головой в сторону холма.
- Давай Юр. Я тоже скоро. Только злыдню выгуляю, - засуетился Шустрик и потянулся к бутылке.

Прихожане видели, как Юрка подолгу простаивает у иконы Богородицы. Он вынимал зубами из кармана платочек, прикладывал к окладу и бережно убирал обратно. Зубами же ставил свечи и целовал руки на образе. И все время что-то рассказывал ей. Потом замолкал и вслушивался, будто получал наставления. Смеялся чему-то и плакал… Это могло продолжаться часами. Редкий сын общается так с матерью, как инвалид - с иконой. Кто-то из сельчан божился: видели, как Матерь Божья склонилась с образа над Юркой и что-то ласково ему шептала.

- У, бл***на! - матюгнулся дед Женя, почувствовав недобрый взгляд козы, и запустил в нее палкой. Странная мысль пришла в голову смотрящему вслед безрукому и задумавшемуся о превратностях жизни Шустрику. "А что если весь мир - одна большая "белка", галлюцинация? - Старик неприязненно покосился на козу. - И мы все больны и даже не замечаем этого?" Мысль, показавшаяся поначалу забавной, после размышлений стала страшной. "Если это так, - продолжал Шустрик, - то должен же быть тот, кто этот туман напускает? Кто-то стоит за всем этим безобразием!"

Когда-то давно старик прочел в журнале, что во Вселенной есть "темная материя". Глазом ее не увидишь, но по движению звезд и планет ученым понятно, что она влияет на мироздание. А что если все беды на земле от этой материи!? Войны, несправедливости и лихоимство всякое!
- Заговор! - ахнул старик.- Мафия, Коза-Ностра!
Белка замотала бородой, будто надсмехалась над ним. Шустрик зыркнул на животное, как на вместилище вселенского зла!
- А вот переименую тебя, в "Козу Ностру"! - пьяно хихикнул старик. - И буду по утрам выгуливать.
Представив, как он водит на веревке темные силы, дед захохотал, но тут же осекся, боязливо покосившись в сторону Белки, - стало жутковато.
- Опять же… - осмелел Шустрик. - Если есть темная материя, то должна быть и светлая, побеждающая зло! Не может не быть!

Найти бы того, кто возглавляет Сопротивление! К своим нужно пробиваться?! И не одному - народ поднимать надо! Внутри старика торжественно зазвучало: "Вставай страна огромная…" Он машинально расправил плечи, представив себя на секунду партизаном, - в бушлате, подпоясанном ремнем и лихой шапке ушанке со звездой. Но сознание выдало что-то среднее между почтальоном Печкиным и мужичком из "Пластилиновой вороны" … с сантехническим чемоданчиком в руке.

- Оружие?!- спохватился дед и рванул на себе ворот рубахи. Оружие же нужно! - И от волнения затеребил свой оловянный крестик на шнурке…
- В бою добудем! - по-русски решил Шустрик, - и рубанул воздух рукой, как шашкой.
Старик перебирал имена друзей - будущих "партизан": "Дядя Гриша Хохол, Индеец, Вовка с кирпичного, - перечислял дед тех, кого баба Лида называла "опойками". - Зятя Михаила обязательно! Хороший он человек. Да, Юрку Безрукого надо взять! Разведчиком будет или связным. На него ведь никто и не подумает…"
- Эх! И повоюем еще… - махнул старик, нажимая на кнопку висящего, на боку приемника и провожая взглядом удаляющегося инвалида.

Легкость, с которой убогий передвигался, напоминала полет птицы: в начале взмахи ее крыльев редки и трудны, затем чаще, сильнее и… вот она свободно и грациозно парит над миром. Так душа его летела на встречу с любимой Матерью!

Юрка поднялся на холм и обернулся. В утренней тишине хорошо была слышна музыка, доносившаяся из приемника старика: "…ты лети моя душа над цветущею землей, в край, где травы, чуть дыша, просыпаются весной…"
"Безрукий" улыбнулся и … перекрестил лежащий перед ним мир глазами. Взмахом длинных ресниц наложил широкий крест на синее небо и ведущую в гору извилистую дорогу, на русских женщин в платочках у реки, да на пьяненького деда Женю и его белую козу, с красивыми, но безумными глазами…