Модель человека нового типа (ЧНТ), или «совка»

На протяжении всего периода коммунистической диктатуры в СССР ее вожди наипервейшей задачей считали создание ЧНТ, в чем, надо признаться, они весьма преуспели. Вот характеристики ЧНТ:

1) Слепое подчинение любому решению партии и правительства (или Хозяину) со страхом сурового наказания за малейшее неповиновение властям. Абсолютная управляемость. Поддержка всех преступлений, совершаемых государством.

2) Способность сдать кого угодно, если тот отличается от модели ЧНТ. Идеальным примером для подражания является Павлик Морозов. По числу доносов за взгляды советское общество, по-видимому, бьет абсолютный рекорд среди всех обществ во все времена.

3) Полное равнодушие к судьбе тех, кто с подачи государственных органов в чем-то «провинился». И если человека начали песочить на профсоюзном или партийном собрании, то стараются доконать дружно и без снисхождения. Арест воспринимается вместе с тем и как «справедливый» приговор – «просто так не арестовывают». (Десятки миллионов людей сгинули при молчаливом равнодушии общества.) Полное презрение к судьбе тех народов, против которых государство ведет войну (сегодня этим свойством обладают около 90% россиян – по-видимому, цифра для городского населения).

4) Лакейская благодарность за то, что его, покорного совка, в тюрьму не сажают. Уникальный пример – расстрельная статья за измену Родине включала в себя… негативный отзыв о качестве какого-либо советского продукта (например, если вы говорите – по-видимому, иностранцу, хотя в Комментарии это не уточняется, – что колбаса невкусная; впрочем, я не знаю случая осуждения за данное преступление).

5) Слепое доверие только к подцензурной государственной информации. Следствием этого стала утеря мало-мальски работающего критерия истинности информации – даже на бытовом уровне. В сознании человека место более или менее способного к прогнозу знания заняла слепая вера. По этой причине после краха коммунизма миллионы людей попались в сети бесчисленных религиозно-сектанских, финансовых, политических и иных шарлатанов. (Кстати, по данным опроса, по состоянию на 3 марта 2004 года, 91% россиян все еще слепо верит власти; в западных странах большинство верит журналистам.)

6) Двое- а то и троемыслие: думают одно, говорят другое, делают третье. Ложь пронизывала абсолютно все: историю, политику, экономику, быт, мораль и т.д. (В посткоммунистическое время западные бизнесмены в один голос твердят, что с российскими коллегами невозможно иметь дело: они не соблюдают договор и в любой момент готовы предать партнера.)

7) Агрессивность в сочетании с безграничным хамством. Все, что когда-то принадлежало России, они считают СВОЕЙ собственностью, в том числе и земли, на которых проживают нацменьшинства: «ДедЫ за эти земли кровь проливали!». Аляска, Финляндия, Прибалтика, Польша, Средняя Азия, Кавказ и многое-многое – это все «МОЁ!!!» Не русских и американцев, живущих на Аляске, не финнов, прибалтов, поляков, грузин, армян, чеченцев и т.д., а МОЁ. (А потому и сегодня всех проживающих на «моей земле» следует «мочить в сортире»! При этом, когда русский националист, стуча кулаком по столу, кричит «МОЁ!», его глаза наливаются кровью, изо рта летит пена и становится действительно страшно…)

8) Черная зависть: чтобы жить лучше других, надо не самому преуспевать, а топить других, вплоть до физического уничтожения (в постсоветское время). (Как наследие – ненависть к олигархам и вообще к богатым, независимо от законности их доходов. По данным социологического опроса, сегодня 70% россиян ненавидят богатых. Здесь уместно напомнить известную историю. Старая дворянка, потомок декабристов, услышав на улицу шум, просит служанку узнать, что там происходит. – «Там демонстрация». – «А чего они хотят?» – «Они хотят, чтобы не было богатых». – «Да?.. А мои предки мечтали о том, чтобы не было бедных».)

Однако, если не касаться вопросов этики, прав человека и политики, то россияне вполне даже симпатичные люди и по виду не скажешь, кто из них ЧНТ.

Кто такие правозащитники

Противостояние государственному насилию начинается с иных, нежели у государственных деятелей, представлений о правах человека и об обязанностях государства – т.е. с инакомыслия. И формы противостояния могут быть самыми разнообразными. Однако при наличии мощнейшего аппарата подавления любых антигосударственных мыслей и действий борцы за справедливость обычно вынуждены уходить в глубокое подполье. В свое время сами большевики прошли великолепную школу подпольной борьбы, а с приходом к власти к их услугам оказались новейшие достижения науки и техники плюс миллион штатных да миллионов сто внештатых сотрудников. Так что любая подпольная организованная деятельность весьма скоро ими обнаруживается, что ведет к суровому наказанию инакомыслящих, а аппарату насилия позволяет выбивать дополнительные дотации на борьбу с «контрреволюцией» и «экстремизмом».

И вот в 1960-х годах в СССР появились необычные борцы с несправедливостью – правозащитники, для борьбы с которыми самый мощный в истории человечества аппарат насилия оказался совершенно не подготовленным. В отличие от их предшественников, они выступили с критикой власти ОТКРЫТО, прилюдно и часто – с помощью западных радиостанций – всенародно. Если о подпольщиках во всем обществе знали только сами подпольщики да КГБ, то о правозащитниках почти моментально узнавал весь мир.
Пожалуй, первым правозащитником следует считать Александра Гинзбурга, составившим (на основе официальных документов!) «Белую книгу» о процессе над Даниэлем и Синявским, которые подпольно, под псевдонимами, написали и издали на Западе книгу «Говорит Москва» и которые были незамедлительно вычислены Лубянкой. Власти по старой привычке Гинзбурга судили и осудили – с нарушением всех советских законов и с уверенностью, что все будет шито-крыто. Но не тут-то было! С помощью западных журналистов за процессом стал следить весь мир и указывать на нарушение советскими властями их же собственной Конституции. И… в защиту Гинзбурга выступили новые правозащитники! А дальше началась цепная реакция, и через короткое время в стране возникло целое правозащитное движение, с которым властям не удалось окончательно расправиться до конца ее (власти) собственной жизни.

Следует сказать, что какое бы определение мы не дали термину «правозащитник», всегда найдутся действительные правозащитники, не подпадающие под это определение, и лжеправозащитники, которые именуют себя таковыми с какими-то корыстными целями. Поэтому я ограничусь рассмотрением только той группы правозащитников, которые занимались сразу комплексом правозащитных действий, НЕЗАВИСИМО от национальных, религиозных, профессиональных и других признаков защищаемых: информирование общественности о случаях нарушения прав человека, составление писем в защиту незаконно репрессированных, сбор средств и оказание помощи политзаключенным и их семьям. Практически все они были подписантами, участвовали в Минуте молчания у памятника Пушкину в Москве, дежурили у зданий, где проходили политические процессы. Очень многие из них были за это осуждены (нередко по сфальсифицированным делам).

Всех этих людей объединял ряд свойств, о которых они сами не задумывались, а большинству внешних наблюдателей (в том числе и сотрудникам КГБ) было для понимания не доступно. Потрясающий факт: самые подготовленные в мире шпионы из КГБ, которые могли внедриться в любую общественную структуру и в любой стране, потерпели полное фиаско при попытке внедриться в правозащитное ядро. Как дурак не может сыграть роль умного, а неинтеллигент – интеллигента, так и безнравственный человек не может сыграть роль человека нравственного: этим «актерам» не удается спрятать их ослиные уши. Это в подполье трудно разглядеть стукача, а в среде правозащитников – он как на ладони. Единственное, на что хватило ума и силы у КГБ – это разгромить правозащитное ядро физически, что и было сделано к началу 80-х годов.

Как нельзя измерить длину весовыми гирями, так не может создать и адекватную историю правозащитного движения исследователь, не владеющий системой ценностей и психологией правозащитников. Что же это за система?

Среди трех-четырех десятков известных мне лично правозащитников (составлявших по существу ядро движения: В.Абрамкин, Е.Гайдамачук-Абрамкина, В.Альбрехт, С.Белановский, Л.Богораз, Т.Великанова, А.Великанова, В.Гершуни, Гинзбурги, Г.Владимов, П.Григоренко, Ю.Грим, В.Дзядко, П.Егидес, Т.Егидес, В.Зелетдинова, С.Каллистратова, Ю.Киселев, И.Ковалев, А.Костерин, Л.Копелев, М.Ланда, Р.Лерт, К.Любарский, В.Малинкович, А.Марченко, В.Некипелов, Г.Павловский, Е.Печуро, П.Подрабинек, А.Подрабинек, М.Подъяпольская, В.Сокирко, А.Сахаров, Ф.Светлов, Б.Смушкевич, С.Сорокина, В.Томачинский, Б.Шрагин, С.Ходорович, Ю.Ярым-Агаев и многие другие; я бы включил в этот список также А.Амальрика, С.Ковалева и А.Твердохлебова, с которыми, к сожалению, тогда знаком не был) не было ни одного, кто не обладал бы чувством сострадания к гонимому государством. Психологически правозащитники являются антиподами людей нового типа: они становятся не на сторону палача – как подавляющее большинство, а на сторону жертвы. Это и есть то малоизвестное и загадочное свойство, сплачивавшее в монолит чрезвычайно разнохарактерных людей.

Гебисты, коммунисты, нацисты, да и большинство «нормальных» людей никогда не поймут поляка Януша Корчака, добровольно шагнувшего в газовую камеру вместе со своими воспитанниками – еврейскими детьми. Более того, случись история с Корчаком в советской России, люди нового типа даже без подсказки сверху заклеймили бы Корчака как агента ЦРУ и международного сионизма, совершившего свой поступок непременно ради славы и наживы. Именно в таком духе мыслят полчища русских нацистов, в невероятных количествах расплодившиеся в последние годы. По их «логике», если представители любой нации, кроме русской, действительно или с подачи властей совершили тяжкое преступление, то вся нация должна быть уничтожена. Поскольку «в семье не без урода», то нацисты хотят уничтожить, по сути, весь мир и при этом удивляются, что их не любят те, кого они уничтожают, возмущаются, когда жертвы берут в руки оружие.

(Я долгое время сомневался, было ли мародерство и насилие «законных бандформирований» в Чечне столь масштабным, как о нем в свое время писали независимые журналисты. Теперь же вижу, что они явно занизили свою оценку. Большинство русских не может понять одной простой вещи: ни одна изнасилованная чеченка н и к о г д а не смирится с ее унижением. Об этом ученые-гуманисты предупреждали российское общество с первого дня боевых действий вооруженной до зубов стотысячной армии против двухтысячной так называемой «банды боевиков», оснащенной чаще всего трофейным оружием. Российское правительство практически сделало и делает все для того, чтобы сделать кавказскую войну и терроризм перманентными.)

Уникальным свойством правозащитников является и то, что все они прошли этап преодоления страха, причем задолго до того, как изощренные пытки над ними начались в действительности. Критикам правозащитников не удалось испытать и тысячной доли тех страданий, которые были уготованы правозащитникам. Одна только угроза насильственной переделки психики чего стоит! А ведь были еще «пресс-хаты», в которых жертву отдавали на издевательство самым отпетым садистам и насильникам. Об обычных физических пытках и говорить нечего. Но если в сталинское время информация о пытках была практически недоступна и до ареста страх от предстоящих пыток не ощущался, то правозащитники 60-70-х были хорошо осведомлены о применяемых пытках. Страх, безусловно, был, но его преодолевали.

(А вот критикам диссидентов бояться было абсолютно нечего – как шавки из подворотни, они чувствовали за собой прочный тыл: их защищали все органы власти и все средства информации.)

Третья феноменальная характеристика правозащитников советского периода состояла в том, что они обладали самой достоверной информацией об общественных событиях. Это достигалось благодаря заинтересованности в получении правдивой информации и исключительной честности в ее передаче. Для правозащитника правдивость информации есть непреложное требование. Лгун немедленно проявлялся и отторгался от правозащитного сообщества.

«Хроника текущих событий» составлялась на основе сведений, поступающих от правозащитников. И случаи ошибочной информации были чрезвычайно редкими (обычно тогда, когда в цепи передачи информации оказывались не правозащитники).

В отличие от подавляющего большинства советских людей, правозащитники имели хоть какой-то критерий истинности текущей (не говоря уже об исторической, благодаря самиздату) информации. Золотое Правило «не верь, не бойся, не проси!» спасало их и от официальной лжи тоталитарной власти. Если случалось, что Правило забывали, приходила беда: жертвы верили в супружескую измену, в стукачество проверенного временем человека…

Настоящим спасением для юридически не образованных людей (каковым на первых порах было большинство правозащитников) стала брошюра-пособие Владимира Альбрехта «Как вести себя на допросе». Книга предлагала ясную логическую линию самозащиты на допросах в КГБ. Поэтому в конце 70-х годов КГБ предпочитал фабриковать против правозащитников уголовные дела: тунеядство, изнасилование, хранение наркотиков и оружия и др. (С приходом гебистов к власти золотое Правило нужно было распространять уже на любую государственную информацию, а истину искать в других источниках.)

Вот эти три качества – сострадание к жертвам, бесстрашие к наказанию и стремление быть честным в передаче общественной информации – и составляют психологический стержень правозащитников брежневского времени. В остальном же это были обыкновенные люди, а потому очень разные. С крахом коммунизма потребность в борьбе уменьшилась. Кто-то в нравственном отношении не изменился ни на йоту, кто-то в новых экономических условиях пошел на компромисс с совестью. А кое-кто даже стал сотрудничать с гебистской властью.

А вот о посткоммунистическом диссидентстве я знаю только из третьих рук, так как покинул страну в 1982 году и получил политическое убежище на Западе (см. Приложение).

Читателей, интересующихся историей правозащитного движения, я отсылаю к работам, публицистическим статьям и мемуарам правозащитников, реально участвовавших в движении.

=============

Приложение:

Как я стал правозащитником

С 1958-го (со знакомства с Владимиром Крыловым, участником университетской «группы Краснопевцева») до 1977 года я делал первые самостоятельные шаги в «инакомыслии». В 1963 году предпринял даже попытку создания подпольной политической партии, но судьба оградила от большой глупости: пятым членом группы оказался провокатор, после вычисления которого деятельность группы была свернута. Приблизительно с 1966-го года (со знакомства с религиозным философом Николаем Боковым, который впервые ознакомил меня с самиздатской литературой), моя деятельность состояла в основном в распространении самиздата да редких «встречах на кухне» с инакомыслящими.

Новый этап диссидентской деятельности начался в 1977 году (со знакомства с Валерием Абрамкиным) В том же году была и первая наша с женой Площадь у памятника Пушкину (минута молчания в память жертв тоталитарного режима). Первый страх, первое «пронесло», первое преодоление страха…

5 марта 1978 года по инициативе диссидента Виктора Кузнецова шесть человек (трое Кузнецовых и трое Сорокиных) устроили двусмысленную антисталинскую манифестацию: прицепили значки с надписью «25 лет без людоеда №1» и поехали из Пушкино в Москву. Потом – привод (дежурная метрополитена «учуяла» антисоветчину и вызвала милицию), объяснения «под дурачка». А по прибытию к месту назначения – к Виктору Сокирко – я получил нравственный урок от Абрамкина: мол, что же вы в милиции дурочку из себя ломали, не хватило смелости с достоинством отстоять свое ЗАКОННОЕ право?!
С этого момента мы с женой стали правозащитниками. Но страх преодолевали еще долго.

Как-то Абрамкин предложил мне и Соне участвовать в отправке фондовских денег политзаключенным. Признаюсь, было страшновато: для КГБ это уже не только слова, но и дела. В сталинские времена этого было бы достаточно…

Страшновато было и сопровождать престарелых родителей Игоря Огурцова в 36-й пермский лагерь на свидание с сыном.

Однако постепенно к страху стали привыкли. Ставить свои подписи под письмами протеста и осаждать здания, где проходили закрытые судилища, стало обыденным делом.

Но однажды было по-настоящему страшно: это когда жену, по собственной инициативе отказавшейся от членства в КПСС, «исключали» из партии. Боялся, что за этим последует ее пожизненное заключение в психтюрьму. Однако пронесло и на этот раз – возможно, потому, что директором Института Африки, где работала жена, был сын министра иностранных дел Громыко, который вряд ли хотел, чтобы его фамилию склоняли западные «голоса».

А потом пошли обыски (около трехсот по стране) по одному из самых крупных дел 70-х годов – журналу «Поиски», в котором мы с женой принимали самое непосредственное участие (вместе с Сокирко я также принимал участие в выпуске основанного им самиздатского журнала «В защиту экономических свобод» – ЗЭС).

Потом начались суды (одновременно с разгромом всех направлений правозащитного движения), один из которых (после очередного обыска по делу о «Поисках») выпал и на мою долю…

Одновременно с этим началось преследование и наших детей как детей «врагов народа». А потому я убедил жену принять предложение КГБ покинуть страну. Перед эмиграцией мы получили последний приговор: пожизненное лишение советского гражданства /кстати, не восстановленное и поныне/.

15 июня 1982 года мы вылетели в Вену (по организованному ГБ израильскому вызову), откуда через 3 месяца получили политическое убежище во Франции.